Весь день я уверенно шел на запад, сверяя курс по отдаленному холму,
вздымавшемуся посреди этой черной пустыни. В ту ночь я сделал привал под
открытым небом, а наутро продолжил свое продвижение к холму, хотя моя цель,
как мне показалось, почти не приблизилась ко мне по сравнению с днем, когда
я впервые заметил ее. К вечеру четвертого дня я достиг подножия холма,
который оказался гораздо выше, чем он виделся на расстоянии; из-за
прилегающей долины он более резко выделялся на общем фоне. Я слишком устал,
чтобы сразу начинать подъем, и прикорнул у окрашенного лучами заходящего
солнца склона холма.
Я не знаю, почему мои сны были в ту ночь такими безумными, но еще до
того, как убывающая, фантастически выпуклая луна взошла на востоке и стала
высоко над равниной, я проснулся в холодном поту, решив больше не спать.
Слишком ужасными были мои ночные видения, чтобы я мог и дальше выносить их.
И тут-то, в холодном сиянии луны, я понял, как опрометчиво поступал,
путешествуя днем. Пережидая дневные часы в каком-нибудь укрытии, куда не
достигали слепящие лучи обжигающего солнца, я мог бы сберечь немало сил для
ночных переходов; и в самом деле, сейчас я чувствовал себя вполне способным
совершить восхождение, на которое я не решился во время заката солнца.
Подхватив свой вьюк, я начал путь к гребню холма.
Я уже говорил, что монотонное однообразие холмистой равнины наполняло
меня неясным страхом; но мне кажется, что страх этот был ничем по сравнению
с тем ужасом, что я испытал, когда достиг вершины холма и глянул вниз на
другую его сторону. Моему взору предстал бездонный карьер или, если угодно,
каньон, черные глубины которого не трогал пока свет луны, взошедшей еще
недостаточно высоко для того, чтобы пролить свои лучи за крутой скалистый
гребень. У меня возникло чувство, что я стою на краю мира и заглядываю в
бездонный хаос вечной ночи, начинающийся за этим краем. Меня охватил ужас, и
перед моими глазами пронеслись реминисценции из Потерянного рая 3
и страшное восхождение Сатаны из проклятого царства тьмы.
Когда луна поднялась выше, я стал замечать, что склоны долины были
отнюдь не такими вертикальными, как я представлял себе вначале. Выступы и
обнаженные слои породы образовывали хорошую опору для ног, благодаря чему
можно было легко спуститься вниз, а через несколько сотен футов крутой обрыв
и вовсе переходил в пологий спуск. Под влиянием импульса, который я и сейчас
не могу до конца объяснить себе, я начал спускаться по почти отвесной стене,
с трудом цепляясь за выступы скал, пока не остановился внизу, на пологом
склоне, не отрывая взора от стигийский глубин, которых никогда еще не
достигал ни единый луч света.
Почти сразу же мое внимание привлек огромных размеров странный предмет,
расположенный на противоположном склоне, круто поднимавшемся примерно на
сотню ярдов надо мной; обласканный лучами восходящей луны, которых он не
знал, наверное, уже миллионы лет, предмет этот испускал белое мерцающее
сияние. Вскоре я убедился, что это была всего лишь гигантская каменная
глыба, однако все же не мог отделаться от впечатления, что ее контуры и
положение не являлись результатом деятельности одной только природы. Когда
мне удалось разглядеть предмет более подробно, меня охватили чувства,
которые я не в силах выразить, ибо, несмотря на чудовищную величину глыбы и
ее присутствие в бездне, разверзшейся на морском дне еще во времена, когда
мир был слишком молод, чтобы его могли населять люди, несмотря на все это, я
вдруг совершенно отчетливо понял, что этот странный предмет являлся
тщательно оконтуренным монолитом, массивное тело которого несло на себе
следы искусной обработки и, возможно, служило когда-то объектом поклонения
живых и мыслящих существ.
Ошеломленный, испуганный, и тем не менее испытывающий нечто вроде
невольной дрожи восхищения, присущей ученому или археологу, я внимательно
осмотрел окружающую меня картину. Луна, находящаяся почти в зените, ярко и
таинственно светила над отвесными кручами, окаймлявшими ущелье, и в этом
почти дневном сиянии мне удалось различить, что на дно каньона стекает
обширная река она извивается и исчезает в противоположных его концах, почти
задевая мне ноги своими водами. Мелкие волны на другой стороне ущелья
плясали у основания громадного монолита, на поверхности которого я мог
сейчас ясно видеть как надписи, так и грубо высеченные фигурки. Надписи были
выполнены в иероглифической системе, абсолютно мне незнакомой и состоящей по
большей части из условных символов, связанных с водной средой. Среди знаков
были рыбы, утри, осьминоги, ракообразные, моллюски, киты и им подобные
существа. Все это было совершенно непохоже на то, что я когда-либо видел в
ученых книгах. Некоторые символы представляли из себя изображения каких-то
морских существ, очевидно, неизвестных современной науке, но чьи
разложившиеся формы, мне довелось ранее наблюдать на поднявшейся из океана
равнине.
Но более всего я был очарован живописной резьбой. По ту сторону
текущего между мной и каменной глыбой потока воды находилось несколько
барельефов, которые, благодаря их огромным размерам, можно было разглядеть,
не напрягая зрения. Клянусь, их сюжеты могли бы вызвать зависть у самого
Доре. Я думаю, что эти объекты, по замыслу, должны были изображать людей
или, по крайней мере, определенный род людей, хотя существа эти изображались
то резвящимися, как рыбы, в водах какого-то подводного грота, то отдающими
почести монолитной святыне, которая также находилась под волнами.
1 2 3 4