в кухне, спальне... Да, слишком глубоко засела в нем
привычка к рациональному мышлению, с сожалением отметил про себя Эбнер.
Достав из кармана прощальное письмо деда Лютера, он принялся в который
уже раз перечитывать его. "... Ты вышел в большой мир и получил знания,
которых тебе достаточно, чтобы рассматривать все события и явления, призывая
на помощь ум, не замутненный ни суеверием невежества, ни предрассудками,
свойственными излишней учености". Дед был прав разгадка леденящей кровь
тайны рода Уэтли лежала за пределами досягаемости рационального мышления.
Его беспорядочные мысли были внезапно прерваны резким телефонным
звонком. Эбнер поспешно сунул письмо в карман и схватил трубку.
Дрожащий от ужаса, умоляющий о помощи мужской голос вихрем ворвался в
его мозг. Он четко выделялся на фоне голосов других абонентов, которые,
прильнув к своим аппаратам, жадно ловили каждое слово человека, внезапно
застигнутого трагическим поворотом событий. Один из слушающих (Эбнер не
различал их по голосам, так как все они были для него одинаково безликими)
определил звонившего:
- Это Люк Лэнг!
- Вызовите сюда отряд полиции, да поскорее! верещал Люк Лэнг. Эта тварь
ходит у меня под дверью. Ходит и подлаживается, как бы ее высадить. Уже
пыталась влезть в окно!
- Что за тварь, Люк? послышался женский голос.
- Господи! Да откуда мне знать? Какая-то страшная, мерзкая тварь, каких
я отродясь не видывал. Шлепает вокруг дома, как будто не может ходить прямо
как кисель! Ох, вы поскорей там с полицией, а то будет поздно. Она уже
сожрала моего пса...
- Повесь трубку, Люк, а то мы не сможем вызвать полицию, сказал кто-то.
Но охваченный ужасом Люк был уже не в состоянии прислушиваться к
советам:
- О Боже, она ломает дверь! Дверь уже вся прогнулась...
- Люк! Люк! Ты слышишь? Повесь трубку!
- Она лезет в окно! орал обезумевший от страха Люк. Выбила стекло!
Боже! Боже! Не оставь же меня! О, эта рука! Какая жуткая ручища! Боже! Какая
у нее морда!..
Голос Люка перешел в леденящий душу вопль. В трубке послышался звон
разбитого стекла и треск дерева, а затем все внезапно стихло и в доме Люка
Лэнга, и на телефонной линии. Но уже секунду спустя хор голосов взорвался
вновь:
- Скорее на помощь!
- Встречаемся у Бишопов.
- Ну, попадись мне сейчас в руки Эбнер Уэтли! Невероятная, жуткая
догадка парализовала его мозг. С великим трудом он заставил себя оторвать
трубку от уха, опустить ее на рычаг и отключиться от воющего телефонного
бедлама. Он был расстроен и напуган. Оказывается, деревенские жители всерьез
считали его виновником происходивших в округе ужасов, и он интуитивно
чувствовал, что эти подозрения имели под собой нечто большее, нежели
традиционную неприязнь к чужаку.
Он и думать не хотел о том, что происходило сейчас в доме Люка Лэнга да
и в других данвичских домах, однако искаженный предсмертным ужасом голос
Люка все еще звучал у него в ушах. Бежать, бежать отсюда как можно скорее
эта мысль сверлила ему мозг, не давая ни секунды покоя... А невыполненные
обязательства перед покойным Лютером?.. Бог с ними, с этими распроклятыми
обязательствами тем более, что кое-что все-таки сделано: он просмотрел все
дедовские бумаги, за исключением книг; он договорился с эйлсберийскими
плотниками о сносе мельницы; а что касается продажи этого дряхлого особняка,
то это можно сделать через какое-нибудь агентство по продаже недвижимости.
Бросившись в спальню и лихорадочно растолкав по чемоданам свои вещи, он
отнес их в машину. Кажется, ничего не забыто, в том числе и дневник Лютера,
так что можно трогаться в путь. Но следом за этой мыслью у него возникла
другая: а почему, собственно? Почему он должен тайно, по-воровски, убегать
отсюда? За ним нет никакой вины и пусть кто-нибудь попытается доказать
обратное. Он вернулся в дом, и, устроившись за кухонным столом, достал из
кармана письмо деда Лютера. В доме стояла тишина, которую нарушал лишь
доносившийся снаружи кошмарный хор лягушек и козодоев. Но на сей раз Эбнеру
было не до ночных криков он с головой погрузился в содержание дедовского
послания.
Это письмо он уже перечитывал, наверное, в сотый раз, но от этого оно
не становились понятнее. Что, например, означала фраза "Но тут дело не
только во мне", которую Лютер написал при упоминании о безумии рода Уэтли?
Ведь сам-то он до конца дней своих сохранил здравый ум. Жена Лютера
скончалась задолго до рождения Эбнера, тетя Джулия умерла молодой девушкой,
а что касается матери Эбнера, то ее жизнь ничем не была запятнана.
Оставалась тетя Сари. В чем же состояло ее безумие? Ведь именно ее имел в
виду Лютер, когда писал о том, что род Уэтли поражен безумием. За какие
деяния старик заточил ее в комнату с заколоченными ставнями, откуда она так
и не вышла живой?
И что скрывалось за странной просьбой убить какое бы то ни было живое
существо, которое встретится ему, Эбнеру, на мельнице? "Неважно, какой оно
будет величины и какого обличья..." Даже если это всего-навсего безобидная
жаба? Паук? Муха? Черт бы побрал этого Лютера Уэтли с его манерой говорить
загадками, что уже само по себе выглядит как вызов нормальному образованному
человеку. А может, старик все же считал Эбнера жертвой "суеверия учености"?
Но, Боже правый, ведь старая мельница кишмя кишела жуками, пауками,
сороконожками, долгоножками и прочими подобными тварями;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17