Эбнер достал из кармана связку ключей, выданную ему в юридической конторе,
и, подобрав нужный, открыл входную дверь. Затхлый дух старого жилища
неизменный спутник ветхих, заброшенных домов, навсегда оставленных людьми, в
первый момент вызвал у него легкое головокружение. Электричества в доме не
было старый Лютер не доверял всем этим новомодным штуковинам, и для
освещения Эбнер воспользовался стоявшей у входа керосиновой лампой. Тусклый
огонек осветил небольшое помещение, в котором Эбнер узнал кухню, и ее
знакомый интерьер поразил его, словно громом, ибо что-то невероятно зловещее
было в этой многолетней неизменности окружавшей его обстановки. Обшарпанные
стены и потолок, грубо сколоченные стол и стулья, покрытые слоем ржавчины
часы над каминной полкой, истертая половая щетка все это напомнило ему о
давно забытых детских годах и намертво связанных с ними страхах перед этим
огромным неуютным домом и его суровым хозяином отцом его матери.
Приблизившись к кухонному столу, Эбнер увидел на нем небольшой конверт
из грубой серой бумаги, на котором стояло его имя, написанное корявым
почерком старого, немощного человека Лютера Уэтли. Позабыв об оставленных в
машине вещах, Эбнер уселся за стол, смахнул с него пыль и дрожащими от
нетерпения руками вскрыл конверт. Несколько раз пробежал он глазами неровные
строки адресованного ему послания, покуда до него наконец не дошел смысл
написанного. Тон письма был скупым и суровым под стать покойному деду, каким
он остался в , памяти Эбнера. Начиналось оно с короткого сухого обращения,
без обычных в подобных случаях сантиментов:
"Внук мой,
Ты прочтешь это письмо спустя несколько месяцев после моей смерти.
Может быть, тебя разыщут даже позже, хотя это уже не суть важно. Я оставил
тебе в наследство некоторую сумму все, что удалось мне скопить за свою
жизнь, и ты получишь эти деньги, которые я поместил на твое имя в банке
Аркхэма. Я сделал это не только потому, что ты мой единственный внук, но
также и потому, что из всего рода Уэтли рода, над которым тяготеет
проклятие, ты единственный, кому удалось вырваться из этого выморочного
поселка и получить образование; посему я надеюсь, что ты воспримешь все
должным образом, ибо мозг твой не обременен ни суеверием невежества, ни
предрассудками, свойственными излишней учености. Позже ты поймешь, о чем я
говорю.
Я призываю тебя исполнить мою последнюю волю и разрушить мельницу и ту
часть строения, что примыкает к ней. Сделай так, чтобы это крыло дома было
разобрано буквально по доскам, и если ты обнаружишь там какое бы то ни было
живое существо, я торжественно заклинаю тебя лишить его жизни; и неважно,
какой оно будет величины и какого обличья. Пусть даже оно будет напоминать
человека ты. все равно должен убить его, иначе ты погубишь и себя, и Бог
знает сколько других людей, тебя окружающих.
Сделай это обязательно.
Если же мои слова покажутся тебе безумием, то вспомни о том, что наш
род поражен куда более худшим пороком; но из всех Уэтли лишь мне одному
удалось избежать этой участи, хотя дело тут не только во мне, и я хочу,
чтобы ты знал: упрямое нежелание поверить в то, что на первый взгляд кажется
тебе невероятным, равно как и отрицание вещей, недоступных твоему разуменью,
есть признак безумия гораздо более верный в сравнении с теми, что
характеризуют представителей нашего рода, которые виновны в проведении
жутких богохульных опытов и которым отныне уже никогда не будет прощения от
Господа.
Твой дед, Лютер С. Уэтли".
Как это все похоже на деда Лютера! подумал Эбнер, читая письмо вот уже
в третий или четвертый раз, все эти страхи, тайны, недомолвки... Он вдруг
вспомнил, как однажды его мать случайно обмолвилась о тете Сари и тут же
испуганно осеклась, а когда он, Эбнер, подбежал к деду с вопросом: "Дедушка,
а где тетя Сари?", тот посмотрел на внука долгим завораживающим взглядом и
голосом, от которого у него все похолодело внутри, ответил:
- Мой мальчик, в этом доме не принято говорить о тете Сари.
Наверное, тетя Сари когда-то смертельно обидела старика, и с того
времени (еще до появления Эбнера в дедовском доме) она, приходившаяся его
матери родной сестрой, перестала существовать в общепринятом смысле этого
слова от нее осталось только имя. Она была заперта в большой комнате над
мельницей и безвылазно сидела в четырех стенах, за глухими тяжелыми
ставнями, а Эбнеру и его матери было строжайше запрещено даже замедлять
шаги, проходя мимо заколоченной комнаты; и все же однажды мальчик прокрался
к запретной двери и, приложив ухо к замочной скважине, попытался распознать
доносившиеся оттуда звуки. Он услышал не то плач, не то тяжелое дыхание
какого-то огромного, как ему тогда показалось, существа; впрочем, он уже
давно не сомневался в том, что тетя Сари обладает внушительными размерами
достаточно было взглянуть на те объемистые тарелки, которые старый Лютер
дважды в день собственноручно относил в ее комнату: они были наполнены сырым
мясом до самых краев. Должно быть, тетя Сари готовила его сама, коль скоро
дед не утруждал себя этим; слуг же в доме не водилось с тех далеких времен,
когда вышла замуж мать Эбнера, а случилось это вскоре после того, как тетя
Сари вернулась из Иннсмута от своих дальних родственников вернулась сама не
своя.
Эбнер сложил письмо по сгибам и сунул в конверт.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17