Только сейчас он
почувствовал, как сильно устал. Надо забрать вещи из машины, вспомнил он и
направился к стоявшему у веранды автомобилю. Оставив принесенные узлы в
кухне и прихватив лампу, он вышел в коридор и приблизился к закрытым дверям
гостиной. Дед всегда держал ее запертой на ключ и открывал только по случаю
прихода гостей, коими являлись исключительно представители рода Уэтли
носители других фамилий не были вхожи к старому Лютеру.
Раздумывая, где бы ему устроиться на ночь, Эбнер вошел в спальню деда и
увидел большую двуспальную кровать, заботливо прикрытую старыми номерами
"Аркхэм Эдвертайзер" с выцветшей уже типографской краской. Под газетами
оказалось тонкое кружевное покрывало старинной ручной работы наверняка
семейная реликвия Уэтли. Эбнер решил заночевать здесь в конце концов, он
стал новым хозяином дома и с полным правом мог теперь занять ложе своего
предшественника. Перенеся вещи из кухни в спальню, он открыл одно из окон,
присел на краешек кровати и вновь погрузился в раздумья о том, что же
все-таки привело его в Данвич, куда он уже и не чаял когда-нибудь вернуться.
Он чувствовал себя совершенно разбитым. Долгая дорога из Бостона сильно
его утомила, да и лицезрение этого убогого захолустья подействовало на него
не самым лучшим образом. И все же в его внезапном приезде сюда был свой
резон исследования древних тихоокеанских цивилизаций, которыми Эбнер
занимался вот уже много лет, почти свели на нет его скромные сбережения, и
деньги, завещанные старым Лютером, должны были прийтись очень кстати. Нельзя
было забывать и о родственных чувствах все-таки старый Лютер Уэтли, каким бы
суровым и нелюдимым он ни был, приходился Эбнеру родным дедом.
Спальня располагалась в дальнем от улицы углу дома оба ее окна выходили
на реку и была довольно широкой; во всяком случае, она были ничуть не уже
той стороны мельницы, что подходила вплотную к воде. Уставившись в открытое
окно, Эбнер неотрывно смотрел на темную громаду Круглой Горы и снова, как в
далеком детстве, ощущал ее непостижимую разумом одушевленность. Огромные,
буйно разросшиеся вширь деревья нависали над домом, и из их роскошной листвы
в толщу теплого сумрачного воздуха вырывался призывный, как звук колокола,
крик ночной совы. Эбнер забрался в постель и лежал, внимая совиной песне,
которая постепенно убаюкивала его. Тысячи мыслей и миллионы воспоминаний
роились у него в голове. Он опять увидел себя маленьким ребенком и вспомнил,
как боялся этих мрачных окрестностей и как радовался каждый раз, когда мать
увозила его отсюда, несмотря на то, что сразу же после отъезда ему безумно
хотелось обратно.
Эбнер расслабился и закрыл глаза, но заснуть не удавалось мысли о
предстоящих делах не давали покоя. Нужно браться за них сразу же, без лишней
раскачки, думал он, тогда больше будет шансов на их скорейшее и удачное
завершение. Конечно же, он намеревался добросовестно исполнить все дедовские
наказы, невзирая на некоторую туманность их формулировок, однако перспектива
торчать в этой дыре еще Бог знает сколько времени отнюдь его не прельщала...
Поднявшись с постели, Эбнер снова зажег потушенную лампу и отправился
осматривать дом.
Из спальни он двинулся в расположенную рядом с кухней столовую, до
отказа забитую неуклюжей самодельной мебелью, а затем вновь остановился у
дверей гостиной, за которыми двадцатый век уступал место веку восемнадцатому
настолько дряхлой и старомодной была обстановка этой комнаты. Повозившись с
ключами, Эбнер отворил массивную дверь, переступил порог и застыл в
изумлении чистота в помещении была почти идеальной. Тщательно пригнанные
двери не оставляли ни малейшей щели, сквозь которую могла бы проникнуть
пыль, густым слоем покрывавшая другие комнаты этого неухоженного особняка.
Выйдя из гостиной и затворив за собой двери, Эбнер миновал несколько
запутанных переходов и очутился перед узкой невзрачной лестницей, так хорошо
ему знакомой она вела наверх, к таинственной комнате с заколоченными
ставнями, в стенах которой отбывала некогда свое бессрочное заточение
несчастная тетя Сари. Эбнер вспомнил, сколько страхов пережил он однажды в
детстве, стоя под дверью этой комнаты и вслушиваясь в доносившиеся оттуда
непонятные жуткие звуки, и трудно сказать, кого он тогда боялся больше
старого Лютера, могущего в любую минуту застать его за этим запретным
занятием, или неведомого существа по ту сторону двери... Поднимаясь по
шатким ступеням, Эбнер вновь ощутил в душе смутный страх перед этой зловещей
комнатой образ загадочной узницы и былой дедовский запрет все еще продолжали
действовать на него.
Подобрав ключ, он открыл замок и толкнул дверь. Она подалась с трудом,
словно протестуя против его вторжения. Эбнер вошел внутрь и, высоко подняв
лампу, внимательно осмотрел комнату, которую он столько раз рисовал в своем
воображении и которую ему довелось увидеть впервые только сейчас.
Сколько он себя помнил, комната с заколоченными ставнями всегда
представлялась ему чем-то вроде изящного дамского будуара и тем сильнее был
он поражен убогостью здешней обстановки: разбросанное по углам грязное
белье, растерзанные подушки на полу, колченогая кровать, уродливый комод, за
которым валялась огромных размеров тарелка с присохшими к ней остатками
пищи. В комнате стоял такой невыносимый гнилостный запах, что его едва не
стошнило.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17