Я здесь не ради вас...
В то же мгновение три медленных, негромких, но очень уверенных удара
сотрясли дверь, и белая пена выступила на губах беснующегося колдуна. Его
страх, сменившийся мрачным отчаянием, родил новый припадок гнева,
направленного на меня, и он, шатаясь, шагнул к столу, о край которого я
опирался. Портьера, все еще зажатая в его правой руке, в то время как левой
он пытался схватить меня, натянулась и, наконец, обрушилась на пол вместе с
кронштейном. В комнату ворвался поток лучей полной луны, которой
предшествовали те яркие вспышки зарниц. В ее зеленоватом сиянии померкло
пламя свечей, и новые заметные следы разрушения обозначились в комнате с ее
запахом мускуса, изъеденными червем панелями, осевшим полом, полуразваленным
камином, расшатанной мебелью и потрепанными портьерами. Заметны были эти
признаки и в старике то ли вследствие яркого лунного света, то ли страха и
безумия. Я увидал, как он весь сразу съежился и почернел, когда он,
спотыкаясь, надвигался на меня, стремясь растерзать меня своими хищными
когтями. Не изменились лишь его глаза, излучавшие странный свет,
становившийся все ярче по мере того, как все сильней съеживалось и чернело
его лицо.
Удары в дверь повторились с еще большей настойчивостью. На сей раз к
ним добавился какой-то металлический призвук. От темной твари, двигавшейся
ко мне, осталась только голова с глазами, которая, корчась, старалась
доползти до меня по осевшим половицам. Порой она испускала слюну и злобное
ношение. На ветхие дверные панели обрушились быстрые рубящие удары, и я
увидел блеск томагавка, разносившего в щепы дверь.Я не шевелился, ибо не в
состоянии был этого делать, но, потрясенный, смотрел, как дверь рассыпалась,
дабы пропустить чудовищный, бесформенный поток черной как смоль субстанции,
в которой как звезды горели злобные глаза. Он изливался густой и толстой
струей, словно нефть, черной и жирной, сломал полусгнившую перегородку,
перевернул случившийся на пути стул и, наконец, под столом устремился туда,
где потемневшая голова еще таращилась на меня. Вокруг нее поток сомкнулся,
поглотив ее бесследно, и в следующее мгновение начал убывать, унося свою
потаенную ношу, не коснувшись меня, утекая обратно в чернеющий проем двери и
далее вниз по скрипевшей, как и раньше, невидимой лестнице.
Тут пол не выдержал, и я, задыхаясь, рухнул вниз, в комнату, черную как
ночь, давясь паутиной и полумертвый от страха. Зеленая луна, светившая
сквозь разбитые окна, помогла мне заметить приоткрытую дверь холла.
Когда я, с трудом выбравшись из-под обломков обрушившегоря потолка,
поднимался с усыпанного штукатуркой пола, меня миновал омерзительный черный
поток с горящими в нем неисчислимыми злобными глазами. Он искал подвальную
дверь и, найдя ее, в ней исчез. Я же искал выход отсюда. Тут над моей
головой раздался треск, вслед за ним что-то обрушилось. Вероятно, это была
крыша дома. Высвободившись из обломков и паутины, я рванулся через холл к
двери на улицу. Не сумев открыть ее, я схватил стул и, высадив окно,
выскочил, как безумный, на запущенную лужайку, где лунный свет скользил по
траве и одичалому кустарнику. Изгородь была высока, все ворота в ней
заперты. Я сдвинул к стене груду ящиков, валявшихся в углу, и так
вскарабкался наверх.
В полном изнеможении я взглянул вокруг и увидел лишь диковинные
изгороди и старинные двускатные крыши. Круто поднимавшаяся улица едва
просматривалась, и то малое, за что успевал зацепиться взгляд, несмотря на
изливавшийся с неба яркий лунный свет, быстро поглощал подступающий от реки
туман. Неожиданно навершие столба, за который я цеплялся, дрогнуло, словно
бы в ответ на мою смертельную усталость и головокружение, и в ту же минуту,
я стремительно полетел вниз, в неизвестность, уготованную мне роком.
Человек, который нашел меня, сказал, что я, должно быть, несмотря на
переломанные кости, долго полз, ибо кровавый след тянулся за мной так
далеко, насколько ухватил его взгляд. Дождь, начавшийся вскорости, смыл все
следы моих страданий, и в точности установить было ничего невозможно.
Свидетели показали, что я появился неизвестно откуда у входа в маленький
двор на Перри-стрит.
Никогда больше не пытался вернуться я в те угрюмые лабиринты, и ни
одному здравомыслящему человеку не посоветую. Кем или чем была та древняя
тварь, не имею ни малейшего понятия; но повторяю город мертв и полон
неизъяснимых ужасов. Исчез ли он, не знаю, но я вернулся домой, к свежим
зеленым лужайкам Новой Англии, по вечерам овеваемым напоенным морской солью
ветром.



1 2 3 4 5