Ты хочешь, чтобы я посоветовался с Орабоной, да? Вы оба - всегда против
меня! Вы не хотите допустить Его грядущего земного владычества!
Джонс спокойно возразил:
- Нет, Роджерс, никто здесь тебе не враг. И я не боюсь твоих восковых
фигур - напротив, восхищаюсь твоим искусством. Но сегодня мы оба немного
понервничали, и, думаю, небольшой отдых нам обоим будет на пользу.
И снова Роджерс не дал ему уйти.
- Ты не испугался, да? Тогда отчего же так спешишь? Ну-ка, прикинь -
хватит у тебя смелости остаться здесь на всю ночь или нет? К чему такая
спешка, если ты не веришь в Него?
Очевидно, Роджерса осенила какая-то новая идея, и Джонс внимательно
вгляделся в его лицо.
- Почему же, никуда я особенно не спешу. Но ради чего мне оставаться
здесь одному? Что это докажет? Впрочем, затрудняет меня только одно - тут не
очень удобно спать. Ради чего терпеть такие неудобства, возьми хоть кого из
нас?
Но тут новая мысль озарила самого Джонса. И он продолжал в
примирительном тоне:
- Послушай-ка, Роджерс, - я только что задал тебе вопрос: какой смысл
проводить мне здесь целую ночь, если все равно каждый из нас останется при
своей правоте. Пусть уж тогда это станет доказательством, что твои восковые
фигуры просто-напросто изделия из воска, а потому ты не должен больше
позволять своему воображению следовать и дальше тем же путем. Допустим, я
останусь. Если я продержусь до утра, согласишься ли ты принять новый взгляд
на вещи - отдохнуть месяца три на природе, а Орабоне велеть уничтожить эту
твою новую штуковину? Ну, как - недурно придумано?
В лице Роджерса нелегко было прочитать что-либо определенное. И все же
казалось очевидным, что мысль его напряженно работает, и что над множеством
противоречивых эмоций берет чувство зловещего торжества. Наконец,
прерывающимся от возбуждения голосом, он заговорил:
- Даже очень недурно! Если ты претерпишь это, я последую твоему совету.
Но ты должен, обязан претерпеть. Сейчас мы отправимся обедать, а после
вернемся обратно. Я запру тебя в выставочном зале, сам же уйду домой. Утром
войду сюда раньше Орабоны - он приходит в музей за полчаса до появления
остальных сотрудников, - и погляжу, каково тебе тут поживается. Но не обещай
ничего, если не очень тверд в своем скептицизме. Все другие отступились - и
у тебя есть этот шанс. Думаю, что если ты погромче постучишь в дверь, сюда
непременно явится полицейский. Через некоторое время - учти: тебе тут
кое-что может не понравится - все же ты будешь находиться в одном с Ним
доме, хотя, конечно, не в одном и том же помещении.
Когда, черным ходом, они вышли в грязный задний двор, Роджерс нес с
собой кусок мешковины, которым была обернута страшная его ноше. Посередине
двора виднелся люк, и хозяин музея спокойно, внушающим ужас привычным
движением, поднял его крышку. Мешковина вместе с содержимым ушли в клоачный
лабиринт, в забвение. Джонс вздрогнул и едва нашел в себе силы не отдалиться
от тощей фигуры своего спутника, когда они вышли на улицу.
По взаимному молчаливому сговору они не пошли обедать вместе, но
условились встретиться перед музеем в одиннадцать вечера.
Джонс поспешно окликнул кеб и только тогда вздохнул свободней, когда
проехал по мосту Ватерлоо и приблизился к ярко освещенному Стрэнду. Он
поужинал в нешумном кафе, а потом отправился домой на Портленд-Плэйс, чтобы
принять ванну и прихватить с собой кое-какие вещицы. Лениво размышлял он о
том, чем же в эти часы занимается Роджерс. Говорили, что у него большой
мрачный дом на Уолворт-роуд, полный темных, запретных книг, всякого рода
оккультных штук и восковых фигур, не предназначенных для показа публике.
Орабона, как слышал Джонс, жил в отдельной квартире, расположенной в том же
доме.
В одиннадцать вечера Джонс обнаружил Роджерса спокойно ожидающим его у
двери подвала на Саутварк-стрит. Они мало разговаривали друг с другом, но
каждый из них чувствовал в другом затаенное, грозовое напряжение. Они мало
разговаривали друг с другом, но каждый из них чувствовал в другом затаенное,
грозовое напряжение. Они условились, что местом бодрствования Джонса будет
сводчатый демонстрационный зал, и Роджерс вовсе не настаивал на том, чтобы
испытуемый непременно поместился в отгороженной части его с табличкой
"Только для взрослых", где сосредоточилось все самое ужасное. Пользуясь
рубильниками, расположенными в рабочей комнате, владелец музея погасил всюду
электрический свет, а затем запер дверь этого жуткого склепа одним из
многочисленных ключей, висящих на его кольце. Не пожав Джонсу руку, он вышел
на улицу, запер за собой наружную дверь, и сейчас же истертые каменные
ступени лестницы, ведущей к тротуару, загудели под его каблуками. Когда шаги
смолкли, Джонс понял, что его долгое, нудное бодрствование началось.
II
Позже, в кромешной тьме огромного сводчатого подземелья, Джонс проклял
свое ребячество, приведшее его сюда. В первые полчаса он время от времени
включал карманный электрический фонарик, но затем, сидя в полном мраке на
одной из скамей, служащей для отдыха посетителей, почувствовал приближение
чего-то более сильно действующего на нервы. Вспыхивая, фонарик всякий раз
освещал какой-нибудь из жутких, болезненно гротескных экспонатов - то
гильотину, то неведомого монстра-гибрида, то бледное бородатое лицо со
злобной хитрецой во взгляде, то тело с потоками крови из разодранного рта.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15