что за странный недуг
гнет„т моего неслышного соседа?.. не является ли его решительный отказ
от медицинской помощи своих коллег всего лишь капризным чудачеством?
Наверное, так оно и есть. Врачи очень часто недолюбливают собратьев по
профессии. Ревнуют, быть может. "Сколь печален удел незаурядной
личности, -- подумал я, -- личности, волею судьбы павшей так низко..."
Я бы так никогда и не познакомился с ним, если бы не сердечный
приступ, приключившийся со мною однажды утром прямо за письменным
столом. Врачи неоднократно предупреждали меня, что подобные приступы
могут быть чрезвычайно опасны, и я знал, что нельзя терять ни минуты.
Вспомнив поведанную сеньорой Эрреро историю об исцелении
водопроводчика, я из последних сил вскарабкался по лестнице этажом
выше и слабеющей рукой постучал в дверь, расположенную прямо над моей.
Отозвались почему-то справа, из-за двери, расположенной по соседству.
Удивл„нный голос на хорошем английском поинтересовался, кто я и зачем
пожаловал. Я немного отдышался и ответил, тогда дверь распахнулась, и
я сделал неверный шаг вправо...
В лицо мне дохнуло ужасным холодом. На улице царила чудовищная
нью-йоркская июньская жарища, к тому же, от приступа у меня поднялась
температура, и вс„-таки меня пробрал неудержимый озноб.
Со вкусом подобранная мебель, выдержанный в рамках определ„нного
стиля интерьер поразили меня. Ничего подобного я не ожидал увидеть в
пансионе сеньоры Эрреро. Раскладная кушетка, дн„м служащая диваном,
кресла и столики красного дерева, дорогие портьеры, старинные полотна
и полки, заполненные до отказа книгами -- вс„ это напоминало скорее
кабинет человека из общества, светского, обладающего отличным вкусом,
изрядно образованного и вполне культурного. Но никоим образом не
спальню в убогих деш„вых меблирашках!
Как выяснилось, расположенная прямо над моим скромным жиль„м
"мальенький комната с бутилька и механизьм", упомянутая сеньорой
Эрреро, служила доктору всего лишь лабораторией, а обитал он
преимущественно в соседней просторной комнате, в которую и вела вторая
дверь. Удобные альковы и смежная ванная комната позволяли скрыть от
посторонних глаз все шкафы и прочие утилитарные предметы быта.
Благородное происхождение, высокая культура и утонч„нный вкус доктора
Муньоса были видны с первого взгляда.
Это был невысокий, но стройный, хорошо слож„нный человечек,
облач„нный в строгий, идеально подогнанный по фигуре костюм от
хорошего портного. Породистое лицо доктора с властными, но без
надменности, чертами украшала короткая седая бородка; выразительные
т„мные глаза смотрели сквозь стеклышки старомодного пенсне, золотая
оправа которого сжимала горбинку тонкого орлиного носа,
свидетельствующего о том, что у кельтско-иберийского генеалогического
древа Муньоса какая-то часть корней питалась мавританской кровью.
Пышные, тщательно уложенные в красивую прическу волосы доктора,
раздел„нные элегантным пробором, оставляли открытым высокий лоб. Все
подмеченные мною детали складывались в портрет человека незаурядного
ума, благородного происхождения, прекрасного воспитания и весьма
интеллигентного...
И несмотря на вс„ это, доктор Муньос, стоявший предо мной в потоке
холодного воздуха, сразу же произв„л на меня отталкивающее
впечатление. Причиной моей неприязни к нему мог послужить разве что
землистый, мертвенный цвет его лица, но, зная о болезненном состоянии
доктора, на подобные детали просто не следовало обращать внимания.
Возможно, что меня также смутил царивший в комнате холод,
противоестественный в такой жаркий день, а вс„ противоестественное
обычно вызывает отвращение, подозрительность и страх.
Но неприязнь была вскоре забыта и сменилась искренним восхищением,
поскольку этот странный человек, как бы ни были холодны его
обескровленные дрожащие руки, проявил исключительное знание своего
ремесла. Доктор Муньос с одного лишь взгляда на мо„ бледное, покрытое
потом лицо поставил верный диагноз и с ловкостью истинного мастера
принялся за дело, попутно заверяя меня своим великолепно поставленным,
хотя глухим и бесцветным до странности голосом, что он, доктор
медицины Муньос -- злейший из заклятых врагов смерти. Он рассказывал
мне, что истратил вс„ сво„ состояние и растерял всех былых друзей,
отвернувшихся от него, за время длящегося всю его жизнь небывалого
медицинского опыта, целью которого являлась борьба со смертью и е„
окончательное искоренение! Он производил впечатление прекраснодушного
идеалиста. Речь его лилась неудержимым потоком, он говорил и говорил,
не умолкая ни на мгновение, пока выслушивал меня стетоскопом и
смешивал лекарства, принес„нные им из комнаты, превращ„нной в
лабораторию. Заметно было, что общение с человеком своего круга для
доктора-отшельника, запертого болезнью в одиноком заплесневелом мирке,
было редкой удачей, подарком судьбы, и лишь нахлынувшие воспоминания о
лучших временах смогли пробудить давно иссякший фонтан красноречия.
Он говорил и говорил, и постепенно я совсем успокоился, даже
невзирая на сложившееся у меня впечатление, что дыхание не прерывает
плавного течения учтивых фраз. Доктор старался отвлечь меня от мыслей
о приступе и от боли в груди подробным рассказом о собственных теориях
и экспериментах;
1 2 3 4 5