Раз нет увольнительной, значит, нельзя. Поди и возьми увольнительную, тогда пройдешь. Не приказано же без увольнительных или пропусков пущать из кремля…
– Ах, увольнительную?! А без увольнительной не пустишь? Ах ты…
Петушок хотел снова ринуться на часового, схватился за грудь, но увидел Захарова, запахнул полу шинели и крикнул:
– Гурька! Здорово! Давай, давай, проходи!
Пропусти человека. Он только из госпиталя выписался.
Часовой на этот раз не стал сопротивляться и пропустил Гурьку в кремль.
Внутри кремля, вдоль крепостных стен, стоят двухэтажные серые здания с небольшими окнами, выходящими внутрь двора. Когда-то в них помещались монашеские кельи, трапезные, кладовые, производственные мастерские и цехи, в которых изготовлялись самые разнообразные изделия: иконы, канаты, деревянная посуда, предметы церковной утвари, полотна и квас. Центр кремля занимают здания огромных соборов, строгих и величественных. Кресты и разные украшения с них сняты, и высокие, почти гладкие стены соборов от этого кажутся еще более суровыми.
– Ты чего с часовым сцепился? – спросил Гурька Петушка.
– Хотел на озеро посмотреть. Оно же рядом, у самых ворот. А он не пускает, подавай, видишь ли, ему пропуск или увольнительную. Какая же тут увольнительная, если до озера три шага?
– Значит, из кремля без увольнительной не выпускают?
– Сам видел. Тоже порядок. В Савватьеве, там куда хочешь иди. Никто не задержит. А здесь…
– Матрос имел право ударить тебя прикладом или пырнуть штыком, чтобы не лез.
– Мало ли что. Мог, да побоялся.
– Просто связываться не захотел.
– Попробовал бы… Самому же потом и влетело бы за меня. А он струсил. Знаю я таких салаг.
Он еще… – Петушок подставил кисти рук к голове и задвигал ими, как ушами.
Они прошли через двор кремля и обогнули двухэтажное здание. Слева в углу стоял глухой забор с калиткой.
– Гауптвахта, – сказал Петушок.
– Тебе, я вижу, хочется туда.
– Не зарекайся и ты. Кто на гауптвахте не бывал, тот и службы не видал.
– Откуда ты это узнал?
Петушок не ответил. Маленький, рыжий, он шагал независимо, глубоко засунув руки в косые карманы непомерно широкой шинели.
– С Лизуновым вместе живешь? – спросил Гурька.
– Вся смена живет в одном кубрике.
– В кубрике?
– По-морскому это. А так – в комнате. Командиром смены знаешь кто теперь у нас? Боцман Язьков. У него все по-морскому. Скомандует: «По строиться на средней палубе!» Это значит, в кубрике же, в проходе между койками. Я вышел из гос питаля, услыхал такую команду и растерялся. Где же, думаю, тут средняя палуба, а где верхняя или нижняя? Оказывается, только одна средняя есть, а ни нижней, ни верхней нету.
– А Цыбенко где?
– Его в Савватьеве оставили.
– Не слыхал, кто теперь в нашей землянке живет?
– Никто в ней не живет. В землянке теперь
библиотека.
Они поднялись на второй этаж и, открыв дверь, вошли в большую комнату, в которой двумя рядами стояли койки с широким проходом между ними-«средней палубой».
У дверей, возле тумбочки, сидел дневальный Ваня Таранин и читал книгу.
Первым к Гурьке подошел Николай.
– Здорово, болящий! Выписался?
– Здравствуй! Где моя койка?!
– Койка твоя тебя ждет. Вещи твои в сохранности. Командир смены их в баталерку запер.
Гурька разделся, снял бушлат.
В кубрике было тепло и чисто. От большой монашеской печки, возле которой была прибита вешалка, несло теплом.
24
Боцман Язьков теперь командовал второй сменой и вел с юнгами морскую практику: учил обращаться со свайкой и мушкелем, накладывать на тросы бензеля и марки.
Гурька все больше убеждался, как много надо знать и запомнить, чтобы потом хорошо нести службу на флоте.
Новое отрицало старое, привычное для гражданской жизни.
Ведь вот простая вещь – веревка. Всем понятное слово. А в морском деле, оказывается, никаких веревок и оборок нет, а есть тросы и лини. Тросы по материалу, из которого они сделаны, разделяются на пеньковые, манильские, сизальские, проволочные, комбинированные и тряпичные. А лини в зависимости от своего назначения разделяются на стеклини, лаглини, лотлини, слаблини, сорлини, юзени и т. д.
Конечно, запомнить все это было нелегко. Но интерес к предмету и хорошая память помогали ему быстро усваивать все, что товарищи успели пройти, пока он лежал в госпитале.
Особенно Гурьке нравилось вязать морские узлы. Сколько раз он мучился дома, когда, помогая матери или отцу, старался что-нибудь привязать! Ни отец, ни он, ни тем более мать не знали всех тех остроумных, интересных способов вязания узлов, какие применяются на флоте. Они знали только простую петлю-удавку да прямой узел, который боцман называл «бабьим» узлом. Затянешь такой узел, а потом мучаешься с ним, чтобы развязать. Другой раз и не развяжешь, а, отчаявшись, просто возьмешь и разрежешь ножом.
Другое дело – морские узлы. Каждый из них вяжется по-особому и в определенных случаях. И выглядит всякий из них по-разному. Не узел, а несколько петель, вытянутых вдоль, – штыковой узел. Другой напоминает огромный цветок с лепестками из тросовых петель. Это топовый узел. Рифовый узел небольшой, а такой крепкий, что никакой шторм его не разорвет. Но стоит дернуть за специально оставленный для этого конец, и узла нет, растаял, словно пузырь на воде.
Больше всего Гурьке нравилось вязать беседочный узел. Применяется он в тех случаях, когда работающему на мачте или у борта корабля надо закрепить себя, чтобы не упасть.
Боцман Язьков требовал от юнгов умения вязать беседочный узел одной рукой, на весу. Для этого он прикрепил к потолку у стены трос. Стена заменяла борт корабля.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30