Хотите чего-нибудь вкусного? Какой тупой день сегодня, хоть бы прошел скорее… Я не сказала вам спасибо за Сайруса? Ох, как нехорошо. Спасибо вам, Глеб, огромное, просто не знаю, как выразить… – Она вдруг отступила на шаг и поклонилась ему, и сделала это неожиданно для себя и для него. О Господи, что-то я делаю не так, и вообще – смутно… – Если бы можно было, я поцеловала бы вас… – А вот этого нельзя было говорить, паниковал кто-то внутри, что ты делаешь, одумайся! – Но хоть и нельзя, все равно – позвольте числить вас в моих друзьях… навсегда. Это ни к чему не обязывает вас…
Он стоял пунцовый, и Светлана вдруг замолчала.
– Я… да. – Он сглотнул. – Буду счастлив. Счастлив.
– Вы понимаете, – она перевела дыхание, – я так давно не говорила по-русски, что… я так разволновалась, простите…
– Нет, – сказал он. – Все прекрасно.
– Иногда нестерпимо хочется… – «чтобы все было по-другому», – беспощадно закончил кто-то внутри – тот, кто пять секунд назад бил в рынду и кричал: нельзя, нельзя! – …открыть окно – а там березы и осень. Теплая-теплая осень. И лошади пасутся… Я в гарнизоне росла, лето и осень – это лагеря, офицеры семейные жили в таких легких разборных домиках прямо в лесу… Глеб, а как вы сюда попали? Я имею в виду – в Мерриленд? Или это нескромный вопрос?
– Ничего нескромного. Отца выслали, а я… В общем, за меня походатайствовали, а Ее Величество позволила мне уехать.
– Меня тоже вывез отец, – сказала Светлана.
– А кто он?
– Офицер. Бывший артиллерийский офицер. Сейчас он картографом в экспедиции адмирала Маккуэя. Они изучают море Смерти…
– Картограф? – изумился Глеб. – И мой тоже. Только…
– Боже! – воскликнула Светлана. – Сейчас выяснится, что мы брат и сестра!
– Да нет, не может быть, – неуверенно сказал Глеб. – Моего звали Борис Иванович. А вашего?
– И моего Борис Иванович… – она испуганно замолчала.
Шутка вдруг показалась не шуткой, а – почти катастрофой. Господи, да с какой стати?..
– Но мой умер, – торопливо сказал Глеб. – Полгода назад. Его убили. Лорд… ваш муж… знал его.
– Да, конечно, – Светлана торопливо закивала. – Конечно, такого просто не могло быть. Такое вообще бывает только в романах. Я никогда не слышала, чтобы такое происходило в жизни. Совершенно невозможно, правда? Ох, я что-то не то несу… Вы ведь любили его… Убийц, конечно, нашли?
– Нет, – покачал головой Глеб. – Не нашли. Комната, где… все произошло… она была заперта изнутри. И – совершенно невозможно…
Он вдруг замолчал, и взгляд его устремился куда-то мимо Светланы. Она непроизвольно оглянулась – но там была лишь лестница наверх…
Что-то случилось. Смятение, которое она ощутила в нем, вспыхнуло. Он был уже почти не здесь.
– Глеб, – сказала она мягко. – Не сердитесь на меня. Я ведь не знала…
– Что вы, – сказал он, возвращаясь. – Я разве же могу сердиться?..
– Не сердитесь, – повторила она.
Шшш… шшш… – будто хлопанье крыл. Привычное одиночество показалось вдруг зыбким. Ты ведь совсем не знаешь его, предупредила дуэнья – там, внутри. Ах, тетушка, засмеялась Светлана, мне это так безразлично! И вообще – не трогайте меня. Не трогайте. Я – всё – сама…
Часы тихо зажужжали, а потом мягко и вкрадчиво стали отсчитывать удары: первый… второй… третий… четвертый.
– Еще час до чая, – услышала Светлана свой приглушенный голос. – Не прогуляться ли нам хотя бы по двору?
И тут грянул дверной колокольчик, а потом кто-то нетерпеливо забарабанил в дверь. Глеб вздрогнул и перестал улыбаться. Светлана шагнула к окну, приподняла штору.
– О, это же Олив! – воскликнула она. – Это Олив, и сейчас тут будет шумно. Глеб, не старайтесь принимать ее слишком всерьез.
Олив, которой в наследство от последнего мужа досталась странная фамилия Нолан, племянница Лоуэлла, не походила ни на кого – и тем была знаменита. В свои двадцать шесть она успела четырежды побывать замужем, носила яркие платья, фасоны которых придумывала сама – и всегда угадывала моду будущего сезона; любые деньги в ее руках вели себя странно – исчезали или умножались: так, однажды Олив четыре раза подряд сорвала банк в рулетку, оставив казино на целый вечер без денег и став богаче на четыреста тысяч фунтов; этого ей хватило ровно на полтора месяца. Никто толком не знал, на что она живет; по ее словам – на выигрыши в тотализаторе. В это было легко поверить. О ней сплетничали: что она пьет наравне с мужчинами, что перепробовала все известные наркотики, что участвовала в скандальных спиритических сеансах доктора Файрбразера, позировала голой мастеру Тиму Лофтону, играла в театре «Любовное поветрие» в Эннансиэйшн, была в плену у пиратов и бежала оттуда, соблазнив троих своих охранников, на пари пешком пересекла Остров от Порт-Элизабета до Кассивелауна, была абсолютно независима как в суждениях, так и в лексике, называя предметы своими именами с непосредственностью пейзанки… короче, ничем не напоминала своего тихого, малозаметного и мягкотелого дядюшку.
И наверное, одна только Светлана чувствовала в ней скопившуюся, как запах дешевого табака, усталость – и глубокую, неявную несчастность. А Олив в ответ чувствовала в ней родственную душу и готова была сделать многое, чтобы хотя бы вот эта штакетина с потрясающей гривой и странными глазами не превратилась через десяток лет в усталое чудовище, скучающее посреди жизни…
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28