Тринадцать лет... да нет же, все шестьдесят лет - шли к этому
дню.
Шестьдесят лет... дятел застучал сильнее. Сам ты дятел,
подумал Мюллер... Господи, да сегодня же шестнадцатое июля! А
семнадцатого июля тысяча девятьсот двадцать пятого года был
создан Тринадцатый отдел ОГПУ!..
Юбилей, блин.
Надо отметить.
- Что, Пал Львович?- обернулся к Зарубину. Зарубин
пристально и, похоже. давно в упор смотрел на него.- Прокопались
к свету... Завтра с утра. В пять тридцать.
- Понял, Степан Анатольевич,- сказал Зарубин, держа голову
неподвижно.
- А сегодня прошу вас и ваших старших офицеров ко мне на
рюмку чая. Оказывается, нашему отделу исполняется шестьдесят
лет. Только что сообразил. Надо бы отметить.
Зарубин молча кивнул. Что-то странное чудилось в нем Турову,
чудилось, да никак не облекалось в слова. Досье Туров знал
назубок, да что досье? Бумага...
Когда дело дошло "до мяса", до определения, кто именно будет
занимать и удерживать плацдарм, Туров настаивал на "Альфе" - знал
ее и командира, понимал - эти не подведут. Но Чебриков вдруг
уперся рогом: якобы "Альфа" необходима и обязательна в Москве,
ожидаются теракты, угоны еропланов, поездов метро и асфальтовых
катков, взятие заложников и заложниц... вот вам "Буря",
предназначенная для усмирения гражданских волнений, ибо
гражданских волнений как раз не ожидается. И по численности
"Буря" более подходяща: полк полного состава, никаких солдатиков
срочной службы, здесь старшин-сверхсрочников за чижов держат: они
прапорам да лейтенантам шнурки гладят, пряжки полируют... Он
побывал на учениях: ребята много что умели, и он согласился:
пусть будет "Буря". Мы поспорим и помужествуем с ней...
- Партия просила нас пить поменьше, - вечером, когда
расселись за длинным столом под открытым небом (меньше километра
до Якутии, а комаров уже нет, это ли не цель?), сказал Туров,
поднимая свой стакан водки ("Зубровка", ящик, привет от Виктора
Михайловича). - И мы, разумеется, пойдем ей навстречу в этом
вопросе - но завтра. А сегодня особый де... Товарищи офицеры!
Завтра мы с вами начинаем тот самый последний и решительный... Я
не преувеличиваю. Начинается последний этап самой долгой, самой
сложной и самой масштабной в истории всех спецслужб мира
операции. Шестьдесят лет мы шли к этому, шестьдесят лет, день в
день... никто не подгадывал, само так получилось. Я только
сегодня сообразил: день в день. Значит, судьба. Сотни тысяч
людей работали на операцию, не подозревая о том. Исходом же ее
будет ни много ни мало - полная и окончательная победа в холодной
войне, получение решающего стратегического перевеса... все из
"звездные войны" этой операцией просто списываются в утиль, разом
и навек. И я прошу выпить за успех нашей операции... да, за успех
- и за тех ребят, что сложили головы, готовя ее, за тех, кто не
дожил до сегодняшнего дня. Было их много, и гибли они безвестно,
и где лежат сейчас - бог весть. Давайте...
(Таких потерь, как за последний год, Тринадцатый не знал
никогда. Уцелела фактически только группа Парвиса, плотно
опекаемая руководством трудовиков и потому труднодоступная для
невидимых убийц. Резидентуры были просто выкошены - иногда до
последнего человека. Происходило это так внезапно и дерзко, что
почти никогда не удавалось среагировать и хотя бы попробовать
защититься или скрыться. В докладах наверх Туров пытался всячески
смягчить этот аспект - и, кажется, успешно, благо верхи были
увлечены своими собственными разборками... Туров понимал:
предательство. Где, в каком звене?.. Подготовка к прямому
вторжению отнимала все силы и всех людей, и не было ни малейшей
возможности укреплять агентурную работу. Он забрал из сети всех,
кого успел...
Так уж сошлось, что именно в эти часы в подземелье банка
"Бампер-бэнк" умирал, медленно и мучительно, Владлен Кусенков -
резидент, захваченный два года назад полковником Вильямсом при
налете на штаб-квартиру Тринадцатого в Эркейде. Никто не узнал бы
того молодого и красивого человека в этом слепом, с
обезображенным ожогами лицом, седом старике. У него не было левой
ноги до колена и левой кисти; на правой не хватало трех пальцев.
По всему телу белели, синели, багровели грубые шрамы. Умирал он
от меланомы: при одном из допросов дознаватель смахнул ножом
родинку с плеча. На последних мучительных болях из него вытянули
еще несколько имен. Морфин давно не помогал: его давно приучили к
морфину специально и так и держали: от дозы к дозе,- и вряд ли он
просил укол, чтобы избавиться от боли... За два года, проведенных
в застенке, он сдал форбидерам более трехсот человек; все
названные были захвачены или убиты на месте...)
Они даже не ушли далеко, а Вильямс, стоя над трупами,
чувствовал отвращение, и ничего больше. Отвращение ко всему. Ему
не хотелось знать, что тут произошло. Кто кого ударил, чем, за
что... хотя, наверное, при желании это было просто вычислить:
тела лежали в карикатурно-красноречивых позах, а пыль услужливо
предъявляла следы. Но не было желания вычислять... Достаточно
знать, что пленников теперь не двадцать четыре, а семнадцать.
Один умер на ходу, двое не проснулись сегодня утром, а теперь еще
и эти... И - фляга с водой перевернута и почти пуста. Впрочем,
уже и так ясно: на обратный путь воды не хватит... да и некому,
похоже, будет в этот обратный путь идти...
Что-то происходило с ним самим, и давние события казались
ближе и важнее, чем события последние. Даже этот жалкий побег: он
просто знал, что этот побег был, знал, как знают факты истории,
почерпнутые из книг.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82