И
тогда, и сейчас. Во время мятежа мы были в одном строю - против
него. А теперь мы вдруг сами стали почему-то враги...
Дабби долго не отвечал, крутя в пальцах нож. То ли сданный,
то ли подаренный.
- Есть что-то неправильное в этой войне, - сказал он,
наконец. - Я не понимаю этого, но... Меня подстреливали трижды. В
самом начале, на Фьюнерел... тогда еще валяли дурака, палили в
ворон, а по ночам сходились где-нибудь в овражке, разводили
костер и пили, и пели... Кто-то из своих выстрелил мне в затылок.
Говорили потом, что это был профсоюзный агитатор. Тогда только-
только начали создавать профсоюзы в армии, и я был категорически
против. Как все эти болтуны, стрелять он не умел... Они же и
погнали нас потом в это безумное наступление: по песку, без воды.
без патронов - ну, забыли подвезти... Ваши тогда еще не воевали
по-настоящему - рассчитывали, наверное, что мы перебесимся,
возьмемся за ум... и, может быть, разберемся с теми, кто у нас
дома мутит воду. Но мы, конечно, за ум не взялись. А высадились
осенью на острове Бурь. Командовал десантом кто-то очень
странный, и в рядах тоже были очень странные солдаты. Их было
мало, человек тридцать, но воевали они, как дьяволы, и оружие у
них было очень мощное. Мы заняли тогда больше половины острова...
но ваши сумели, наконец, подвезти достаточно пушек, чтобы вымести
нас картечью... Мне повезло: зацепило в самом начале, вытащить
успели и погрузить на корабль тоже. Многих так и не погрузили...
А третья рана уже здесь, на Острове: пытались выбить ваших с
укрепленной высотки. И я все понимаю, но почему-то: если бы
завтра надо было лезть на ту высотку, я бы полез. Вот в чем ведь
дело...
Лев хотел что-то сказать в ответ, но необычный звук прервал
его. Мягкий свистящий рокот. Он возник как бы со всех сторон
сразу, нарастал стремительно - и вдруг взорвался воем и грохотом.
Черное продолговатое тело пронеслось над самыми головами. Вихрь
рухнул сверху, ломая ветви, обрывая листья. Над дорогой мгновенно
вспухли грязно-белые тучи. Высоко и медленно летело колесо.
Светлана вдруг обнаружила себя на открытом месте, с Билли на
руках. Стояла глухая тишина. Никого не было рядом. Там, где была
дорога, медленно двигались тени. Кто-то страшный, черно-розовый,
встал перед нею из травы и рухнул, скребя руками землю - будто
хотел зарыться. Дым расползался. редел, но - пронизанный
солнечным светом, становился еще непрозрачнее, хотя и по-иному.
На трех ногах ковыляла лошадь, шарахнулась от Светланы, упала на
бок и забилась. Солдат, немолодой усатый дядька, обматывал бинтом
правую кисть. Увидев Светлану, широко улыбнулся ей. Острые
осколки зубов...
Кто-то остановил ее, показал рукой - туда. Это не тишина,
подумала Светлана, это я просто ничего не слышу. На брезент
сносили раненых. Надо помогать, решила она. Билли висел крепко,
как обезьянка. Она перевязала одного, второго. Третий умер. Вдруг
все поднялись и стали смотреть в одну сторону. Она посмотрела
тоже.
От близких гор ползли, сильно дымя, ныряя в низинки и
появляясь на возвышенностях, полторы дюжины темных угловатых
машин. Наверное, они шумели, но Светлана чувствовала лишь
напряженную дрожь земли под ногами...
Все-таки дорога была невозможно узкая: местами танки. правой
гусеницей елозя над обрывом, левым бортом царапали скалу. Один
уже сорвался - правда, метров с трех, но безнадежно: некуда было
приткнуть буксиры, чтобы тащить его тросами. Экипаж отделался
одним синяком на четверых. Когда входили в Чехословакию, предался
воспоминаниям Зарубин, этих танков под откосы спустили - ну,
сотни полторы. На полста пятых пээмпэ стоял совсем хреновый...
Туров почти не слушал его. Вот оно, настоящее вторжение,
думал он. Мы начали настоящее вторжение. Положено было что-то
чувствовать, но - не получалось. От вчерашнего ликования остался
прогорклый привкус. Что-то не так? Вроде бы - все то... но... Не
понимаю.
"Есть в неудачном наступленьи тоскливый час, когда оно уже
остановилось, но - войска приведены в движенье, еще не отменен
приказ, и он с жестоким постоянством в непроходимое пространство,
как маятник, толкает нас..." Именно так, подумал вдруг Туров.
Войска приведены в движение. Но - командующий умер... убит... и
операция продолжается по инерции, срабатывают давно собранные и
снаряженные механизмы, но целеустремленности нет, вот беда,
градус уже не тот, сомнения гложут всех, сомнения и расчет... Да,
мы захватили плацдарм, но - пойдет ли второй эшелон? Тылов у нас
нет, вот ведь - дожили... А надо - сразу ставить крепости,
города... пятнадцаь-восемнадцать миллионов, говорил Ю-Вэ, светлая
ему память... Ничего не будет, понял он вдруг, Горбачев не тянет,
не та порода. Не та. Ах, черт, неужели - все зря? Не раскисай,
одернул он себя. Когда мы преподнесем ему шестнадцатую
республику: благодатный климат, чертова прорва зерна и мяса,
образованное население, которое бросится нам на шею, когда мы
прижмем к ногтю этих судаков из профсоюзов и покажем самый малый
набор достижений цивилизации... да наш пенициллин здесь - панацея
от всех болезней...
На малой высоте прошло назад, на заправку, вертолете звено.
Было десять сорок пять.
Пленников поднимали по одному, вдували в обе ноздри по
лошадиной дозе кокаина - и, пока они не начинали чудить,
привязывали к косым крестам. Двадцать один крест окружал подножие
"монумента" - гигантского ромбического кристалла, косо
вырастающего из скальной, отполированной до льдистого блеска
площадки. Вчера они шли к нему весь день, и монумент рос.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82