И все же Лев сумел поднять огромный невесомый
револьвер и выпустить пулю в ответ. Лицо Доггерти удивленно
сморщилось и опало внутрь себя. Последнее, что Лев видел - это
темный на фоне исчезающего неба силуэт склонившегося над ним
человека...
Мерсье, чувствуя какую-то невозможную воздушность в теле,
осмотрелся еще раз. Еще раз проверил: все ли так, как ему
показалось? Мертвый неизвестный человек в меррилендской
солдатской форме. Мертвый Питни. Мертвый Трент, даже не
успевший ни разу выстрелить. И на кой черт твое умение гасить
свечу на пятидесяти шагах?.. Доггерти умрет: с такими ранами не
живут.
Может быть, оно и к лучшему...
Позади ревели моторы, и в какой-то момент Мерсье ощутил
сильнейший позыв спуститься вниз, найти Турова и все рассказать.
Хотя, конечно, трудно предположить, что Туров ни о чем не
подозревает. Тем не менее - был прямой приказ Парвиса: всячески
способствовать авантюре Доггерти.
Что мы и делали по мере сил.
Оставить его здесь истекать кровью?.. По дикой
самоуверенности шефа никто не взял с собой бинтов. Он плевался и
кричал, когда кто-то брал бинты: ты что, козел, думаешь, на меня
кто-то может покуситься? Думаешь, да? Уж не ты ли сам? И так
далее...
Теперь вместо носа и рта у него была дыра, в которую прошел
бы кулак.
Ничего не сделать, понял Мерсье. Он присел рядом с
Доггерти, пощупал шею - и ударил тремя пальцами по сонной. Тело
дернулось. Из дыры выплеснулся фонтан крови. Все.
Лейтенант Завитулько получил пополнение и возвращался на
фронт. Две сотни молодых необстрелянных - только лагеря -
матросов разместились на восьми конных транспортах: длинных
подрессоренных телегах , запряженных четвернею. Когда в воздухе
показалась, рокоча, давешняя "чертова мельница", он скомандовал
"врассыпную!" просто для тренировки. И даже удивился поначалу,
что там, на небесах, с ними согласились поиграть...
Потом, когда машина, наконец, улетела, он встал, оглушенный,
и пошел собирать тех, кто остался.

12.
- Как-то странно мы встретились, - сказала Светлана. - Тебе
не кажется? Будто...- она поискала слова.- Будто было лучше.
- Да, странно, - сказал Глеб.- Действительно... не было дня,
чтобы я не вспоминал тебя. Этим спасался. И вдруг... Я думал, что
это сон, бред...
- Кажется, я понимаю. Тут я, живая, такая, как есть:
нечесаная, грязная. Воняю, наверное. Вши были - правда, вывела.
С сопливым мальчишкой на руках. Так, да?
- Нет. Просто... я уже простился с тобой - здесь, в себе.
Это была прежняя жизнь, она никогда не вернется. Это был другой я
- совсем другой. Этот я любил самую лучшую в мире женщину... но -
жизнь назад. Будто мы уже все умерли и живем заново. И я так
привык к этому... и вдруг - ты. И оказывается, что это все
придумано - и про другую жизнь, и про то, что я другой, и про
минувшую забытую смерть. Все, что есть вокруг, происходит на
самом деле, и недавнюю нашу жизнь мы помним не по рассказам в
растрепанных книжках, а - сами... И только мнится, что она
миновала давным-давно и без следа. Это мы - ее след.
- Вот он, самый главный след,- Светлана качнула Билли. -
Нравится?
Глеб снова долго-долго всматривался в личико спящего.
- Красивый, - сказал он.
- И только?
- Я еще не узнал его ближе...
Они шепотом засмеялись.
- Ты будто замороженный, - сказала Светлана.- Что-то, может
быть, не так?
- Не так - все,- отмахнулся Глеб. - Война, разруха,
вторжение, контрвторжение... все не так, все через колено.
Главное, не сделать ничего, не поправить...
- И конечно, поправлять должен ты?- она взглянула на него
чуть иронически.
- Увы, да.
- А почему?
- Не знаю. Ответа не имею, капитан. Так легли карты. В свое
оправдание могу сказать только: будь со мной все иначе, будь я
другой - мы бы не встретились никогда. Помнишь день нашего
знакомства?
- Еще бы...
- Все четверо - мы чудом избежали смерти. Причем дважды.
Помнишь?
- Олив сказала, что это знак.
- Это действительно был знак.
- Не сомневаюсь...
- Все гораздо... массивнее, чем ты думаешь. Я тебе расскажу
все, что узнал о себе... позже, в более спокойной обстановке...
- Этого никогда не будет.
- Не будет чего?
- Спокойной обстановки. У меня, помимо всего, есть и свои
дары. Дар предчувствия. Он говорит мне, что спокойной обстановки
уже никогда не будет...
Она вдруг заплакала.
- Господи, кому мешало то, что мы живем тихо и спокойно? За
что ты нас гонишь куда-то, за что убиваешь? Разве грех был -
любить? Разве можно за это?..
Глеб обнял ее за плечи и так держал, переливая в себя ее
горе. Ее напряжение и смиренный гнев. Никогда он не чувствовал
себя настолько нужным.
- Все вернется, - сказал он.- Я тебе клянусь: все вернется.
- Как ты можешь клясться?- всхлипнула она.- Если бы от тебя
хоть что-то зависело...
- Ты не поверишь, но именно от меня зависит очень многое...
Она отстранилась немного и посмотрела ему в глаза.
- Глеб, не шути так. Это...
- Я не шучу, - вздохнул он. - Я страшно серьезен.
Она опять заплакала. Сквозь всхлипы пробивалось: " не
знаешь... так одиноко, так... хоронили, и никто, никто... как в
каком-то вихре... и теперь еще..." Глеб вытирал ее слезы, но не
успокаивал - молчал.
- Все будет, как прежде,- сказал он, наконец.- Ты больше
никогда не захочешь плакать.
Третье, четвертое и пятое сентября были для Алика одним
огненно-дымным пятном. Он запомнил - яркой вспышкой - момент,
когда ему сообщили о том, что группа вторжения внезапно начала
боевые действия. Он только что расстался с господином
Байбулатовым и прилег отдохнуть на свою складную брезентовую
коечку, подумывая о том, что неплохо бы , наконец, остепениться,
найти постоянную женщину.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82