..
- Хорошо, Глеб Борисович,- сказал Вильямс. - Вы сказали, и
не надо объяснять.
- Светочка, а твое дело, как у Хомы Брута: все видеть и за
круг не выходить. Может показаться, что все ужасно, что
пропало... Понимаешь, если все пропало, то мы этого не успеем
почувствовать. Если чувствуем - то все хорошо. А малыш пусть
делает, что хочет. Отдельно от нас ему не угрожает вообще ничего.
- Ты хочешь меня успокоить?
- Нет. Риск всего дела чуть больше, чем при плавании между
столицами - летом и в мирное время.
- Тогда почему ты...
- Потому что рискуем мы не только своими жизнями. Очень уж
большая ставка. И не я ее сделал, и не в самой я лучшей форме,
чтобы так играть... Однако - начнем.
Он встал позади висяшего зеркала, коротким и нежным
движением послал его вперед. Отступил на шаг. Прошло полминуты,
прежде чем зеркало вернулось ему в руки. Он задержал его,
сосредоточенно о чем-то думая. Светлана видела со своего места,
как быстро шепчут его губы. Зеркало вновь пошло вперед, и вновь
Глеб отошел на шаг и дождался его. Так повторялось раз за разом,
пока он не отошел к самой стене, а промежуток меджу зеркалом,
висящим напротив, и тем, что качалось. не стал совсем крошечным.
Каждый мах Светлане казалось, что сейчас зеркала встретятся...
почему-то это невозможно было пережить. Пятнадцать секунд
вперед... пятнадцать назад. Пятнадцать вперед... Неожиданно она
поняла, что скорость качания маятника увеличивается. Но зато
теперь зеркало надолго как бы замирало и возле Глеба, который
опустил руки и никак его не удерживал, и возле второго зеркала. А
потом там в момент замирания стал вспыхивать зеленоватый свет.
Еще несколько махов - судорожно-быстрых, пугающих - и между
зеркалами появился зеленоватый светящийся сгусток. И зеркало-
маятник замерло, будто притянутое этим сгустком. Глеб поднял руку
и сделал движение кистью сверху вниз: будто прихлопнул осу.
Зеркало вздрогнуло, как живое. Глеб потянул невидимую нить, и
зеркало потянулось за рукой. Зеленый сгусток удлинился...
На острове Волантир сотни людей бежали, карабкались, ползли
к заросшей мелким кустарником плоской вершине горы Самерсон. Там
уже были построены в три концентрических круга семьсот человек,
держащих тучи над островом. Теперь, повинуясь неясному и
неодолимому импульсу, к ним прибавлялись новые, новые, новые
люди. Если бы можно было посмотреть на это сверху, то наблюдатель
увидел бы странную фигуру: косой крест с вписанными в
пространство между лопастями: кружком, птицей, головой зверя с
рогами и двойной молнией. Если бы этим наблюдателем был Вильямс,
он подумал бы, что видел где-то этот знак. И если бы ему
подсказали, вспомнил бы, где именно: на том монументе, который он
уничтожил полтора месяца назад...
Нет, была одна женщина... как ее звали? Олив Нолан. Она не
поддалась тогда, в театре - и потом... да, во время одной из
бесчисленных мистерий где-то на юге - тоже была она! Самсон сжал
виски. Что-то творилось с головой: с памяти будто отдирали
присохшие бинты. Вот он и его полчища кошек - гроза предместья...
дом номер восемнадцать, пятый этаж, девочка с голубым бантом... а
почему просто щелчка?.. легонько ткнул его в лоб пальцем, и эта
громадина грузно осела на задницу... хочешь полизать пятки? На,
полижи... со своими кошками трахайся, понял?.. я буду тебя
учить, мальчик - и характерный прищур на один глаз, и взгляд
добрый, очень добрый...
Да что же это?.. Он вскочил. Мир вдруг раздвоился: неистовая
буря бушевала на море, горы вод шли таранами на берег, и берег
сотрясало от этих ударов... и одновременно в свете низкого, уже
сползшего с неба солнца лениво катились долгие пологие волны,
поднимая и опуская бесчисленное количество разноцветных лодок,
лодчонок, катеров, других скорлупок, на которых комочки мыслящей
глины приплыли сюда воздать почести повелителю мира... и
одновременно - самому ничтожному из ничтожных, потому что мнение
человека о себе - знаменатель некоей дроби...
Олив Нолан! Олив Нолан, неподдавшаяся! Где ты?!
Неистово тянуло в себя пространство полета между жизнью
земной и просто жизнью. Самсон задохнулся хлынувшим в лицо
ветром. Небо и море менялись местами, и высоко взлетала земля,
чтобы кануть...
Олив!!!
Я здесь, сказала она. С пурпурного неба спускался зеленый
столп. Может быть, так видит муравей падающую с ложечки каплю
меда. У этой зелени свои причуды, подумала она. Бедный Каин...
Им только что открылись иные поля. Опрокинутая полая
пирамида, черные и белые клетки, знакомые буквы и неизвестные
символы. Вот, говорила Олив и трогала букву, и та сейчас же
наполнялась внутренним светом. Вот, вот и вот. Это тебе нужно
сделать, чтобы... А это - чтобы... Она говорила и тут же
забывала, а Каин, раскрыв в растеряности клюв, стоял и смотрел на
неизмеримую мудрость древних. Ты думал, это будет просто,
сказала Олив. Ты думал... Но тут пропела труба, и она обернулась.
Потом ее позвали.
Нет! - закричал Каин. Не уходи! Я не найду дорогу...
Наверное, не найдешь, подумала она спокойно. Но кто же мог
знать, что меня позовут...

16.
Петр Сергеевич Забелин в боях "до Вомдейла" (это выражение
сразу привилось, выражая многое) ранен был трижды, и все три раза
чудесно легко: в ухо, в левое предплечье и в спину, в мякоть
лопатки. По поводу последнего он втайне переживал, так как не
станешь же всем объяснять, что снаряды рвутся и позади
наступающей пехоты. Тем более, что ранение сквозное, и предъявить
в качестве доказательства нечего. Все же с этим болезненным, но
пустяшным повреждением он попал на два часа в госпиталь - и вышел
оттуда не просто потрясенный, а - раздавленный, распластанный
волной страданий, которая прокатилась по нему.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82