Лю был
молчалив, и они катили милю за милей, ни о чем не говоря, и отец Ос-
вальда с грустью смотрел, как остаются позади родные места и начинаются
неродные - граница их была четкая, и даже сердце остановилось и пропус-
тило два или три удара, когда ее пересекали; на вокзале он сел в поезд,
и Лю был последним из знакомых Освальду людей, которые его видели. Через
две недели почтальон Бруно принес Освальду письмо. В письме отец просил
прощения за свой уход и за то, что забрал большую часть наличных денег.
Дальше он извещал Освальда, что купил полбилета на пароход "Глория",
идущий на Таити с грузом цветных ситцев и стеклянных бус; оставшуюся не-
оплаченной половину билета он будет отрабатывать в дороге, нанизывая бу-
сины на нитки. Освальд прочитал письмо и заткнул его за висящую в комна-
те отца картину в рамке: пальмы, прибой и голые негритянки, купающиеся в
прибое.
К Освальду часто заглядывал сын старосты, Шани, с ним Освальд ког-
да-то учился в приходской школе, потом, в тринадцать лет, Освальд стал
работать с отцом на мельнице, а Шани отправили в гимназию в Капери, но
из последнего, выпускного класса его выгнали без аттестата - за неуспе-
ваемость и чересчур откровенную связь с уборщицей. Теперь Шани приторго-
вывал в лавке своего дяди, ездил за товарами по многим местам, имел мно-
го приятелей и подружек, но Освальд чем-то его притягивал - Шани расска-
зывал ему свежие сплетни и все порывался сводить к девкам, но Освальд
упирался и мотал головой. Идти к девкам он боялся. Он вообще их боялся.
Однажды Шани пришел и сказал, что объявлена мобилизация и что завтра
в село приезжает мобилизационная команда и медицинская комиссия, будут
всех проверять, и чтобы не попасть под ружье, надо дать хабара. Освальд
отдал Шани десять золотых десяток и серебряные часы-луковицу с боем. На
следующий день, ближе к вечеру, он приехал в село. На площади перед уп-
равой было людно и шумно. Стриженые парни толпились в обнесенном верев-
кой с красными флажками загончике, по углам которого стояли часовые с
короткими ружьями. Комиссия работала в пятнистой брезентовой палатке с
большим красным крестом. Освальда и еще девятерых парней впустили внутрь
и заставили раздеться догола. Им заглядывали в рот и в задницу, ощупыва-
ли руки и ноги, били по коленкам резиновым молоточком, выворачивали ве-
ки, что-то шептали, и надо было повторить. Потом всем раздали картонные
квадратики. На картонке Освальда было написано большими буквами: "К ВО-
ИНСКОЙ СЛУЖБЕ НЕПРИГОДЕН". А ниже: "плоскостопие". Шани ждал его у вхо-
да. Воздух вне палатки был необыкновенно вкусный, как вода в жаркий
день.
- Нормально? - спросил Шани.
- Ага,- сказал Освальд.- Пойдем пить водку.
- А может, к девкам? - предложил Шани.
- Посмотрим,- сказал Освальд, хотя знал, что не пойдет.
- Эх, ты,- сказал Шани.- Ни в пизду, ни в армию. Какая от тебя польза
для человечества?
Этого Освальд не знал.
Они напились как свиньи. Последнее, что Освальд помнил, это как они с
Шани, поддерживая друг друга, дурашливо махали вслед уходящей колонне.
Через три дня объявили, что война началась. У Освальда прибавилось
работы: все хотели поскорее смолоть остатки прошлого урожая. Были дни,
когда возле мельницы собирался табор телег в сорок. Освальд нанял старо-
го глухонемого Альбина, умевшего все, чтобы он работал ночами. Для осве-
щения приспособили динамо-машину и фару от велосипеда. Сельская управа
каждый день отряжала трех мужиков для погрузки-выгрузки. Потом пошло
зерно нового урожая. Так продолжалось до декабря, до ледостава.
За зиму от отца пришло еще два письма, короткое и длинное. В коротком
он писал, что жив и здоров, чего желает и Освальду, что сейчас темно и
вокруг океан, что два дня назад вышли из Танжера, засыпав бункера углем
по самые бимсы, и теперь бояться нечего. Во втором, длинном, письме он
рассказывал про странный остров в Индийском океане, остров, вечно окру-
женный туманами и поэтому попавший не на все карты. Люди там живут рос-
лые, смуглые и красивые, и все поголовно счастливы, потому что такой
мудрой системы правления нет нигде: раз в полгода все жители, достигшие
четырнадцати лет, участвуют в лотерее, где разыгрываются королевский ти-
тул, титулы советников и придворных, жрецов и судей, а также все прочие
сколько-нибудь заметные места в государстве, вплоть до сутенеров, кото-
рые там не преступники, а уважаемые предприниматели, потому что прости-
туция на острове является важнейшим источником поступления иностранной
валюты; а чтобы придать остроту лотерее, подсыпать в это дело перчику,
разыгрывается еще и десять мест в камерах приговоренных к смерти; как
правило, новый король, взойдя на престол, объявляет им помилование, но
случается, что его отвлекают другие дела... Однажды, в канун Рождества,-
Освальд уже встал и начинал топить печь - донесся откуда-то многоголосый
звенящий гул. Освальд оделся и вышел из дому. Светало. В небе над ним,
ярко высвеченные не взошедшим еще солнцем, вились самолеты. Их было вид-
но очень хорошо: три больших восьмимоторных ползли медленно-медленно, а
вокруг них кружились, как пчелы, десятка полтора маленьких. Потом, пе-
рекрываясь и накладываясь, стали доноситься другие звуки: будто там, в
небе, рвали на полосы крепкие простыни. Два маленьких самолетика заку-
выркались и упали далеко отсюда. Потом еще один плавно пошел вниз, воло-
ча за собой тонкий розовый шлейф. Самолеты были теперь точно над домом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22