Не дает. Вот, говорит,
если бы власть собирала... Может, побазарите с ментами, Дим
Димыч?
- Побазарю,- сказал Дима.- Мать ничего не
передавала?
- Вроде нет. Смурная она какая-то...
- Засмурнеешь тут.
- Пойду я. Выпускайте.
- Ну, счастливо. Благодарность тебе от имени штаба.
- Да ну. Пятерки на выпускном - вот так бы хватило!
Дима засмеялся.
- Год впереди - накачаю тебя на пятерку.
- Это не так интересно,- засмеялся в ответ
Оськин.- Вот на халяву бы. На халяву, говорят, и уксус
сладок, а?
- А еще говорят: тише едешь - морда шире. Беги. А то
засекут тебя здесь...
Дима выглянул в коридор, убедился, что никого нет, и пропустил
Оськина мимо себя. Прячемся уже просто по привычке, подумал он.
Оськин, умудрившись ни разу не скрипнуть половицей, свернул на
лестницу. Дима дождался, когда хлопнет входная дверь, запер
замок и вернулся к столу. Шестьсот пятьдесят граммов... Он
свернул ткань - застиранную фланельку, похоже, четвертушку
старой пеленки. На рубашку одной пули уходит два грамма. Если
Оськин добудет и самовар... Ладно, это пока мечты. Что нам
пишут? Он вскрыл конверт. Как и в предыдущие дни -
голубоватая, очень тонкая бумага. Черные чернила. И его, Димин,
почерк...
"Мой тебе привет и наилучшие пожелания! А также
поздравления: ты включен в список. Впрочем, этого следовало
ожидать: тебя сходу назвали восемь из Одиннадцати. Как понимаешь
сам, это - не только честь, но и хлопоты, и дальняя дорога,
и, может быть, пиковый интерес. Будь готов ко всему. Неизвестно,
как долго продержатся сами Одиннадцать, напор все нарастает,
оракулы же, по обыкновению, либо молчат, либо говорят
банальности - которые постфактум будут признаны эталоном
провидческой мудрости. Такие пророчества сбываются при любом
исходе дел. Кассиус передает просьбу: присмотреться к жене
Архипова. По всем константам она из Неизменных, но либо
латентна, либо предпочитает находиться вне игры. Либо...
понимаешь сам. Постарайся вызвать ее на разговор о древних
цивилизациях, древних знаниях - возможно, тогда что-то
прояснится. Но не нажимай слишком - если она латентна, а
ты вызовешь сдвиг, то на тебя все и выльется. Действуй мягко,
осторожно, ненавязчиво. Да, и еще: телефон 2-1-2 больше не
ответит. Там все кончено. Остались 2-8-6 и 2-9-0, это Стасик
Пионтковский и Маша Чепелкина. Постарайся остаться в живых. Ты
нам очень нужен."
Как и вчера, и позавчера, Дима испытал вначале оторопь, потом
- чувство, что написанное чрезвычайно важно, потом -
странное, тайное, недоступное самому понимание, понимание,
вызывающее мутный, багровый жар в затылке. Сквозь этот жар он
видел, как руки сами мнут письмо и тянутся за спичками... Потом
все кончилось.
Он растер тонкий пепел и долго сидел неподвижно, уставясь сквозь
стекло, сквозь голые, как зимой, костяно-белые ветви на дальние
сопки, на высокий правый берег Ошеры, на огромный вековой кедр
над крышей больницы. Как в темном котле, кипели какие-то мысли,
чувства, предчувствия, и постепенно со дна поднималась, вытесняя
все прочее, горькая спокойная гордость, ясное понимание того,
что да, теперь все решено и подписано, все будет так и никак
иначе, я сам того хотел и к тому стремился, и продолжаю хотеть и
стремиться, я предупрежден о неминуемых последствиях, но решение
остается прежним... что-то подобное он мог бы сказать, если бы
кому-то нужны были эти слова. Но никто его не слушал и не
слышал. А потом раздался громкий стук.
Бросив в сумку сверток с серебром и проверив, в кармане ли нож,
Дима отпер дверь. На пороге стоял капитан Ловяга.
- Добрый день, Дмитрий Дмитриевич. Разрешите войти?
- Входите. Садитесь вон...- Дима показал на стул.-
Чаю хотите?
- Пожалуй, что нет. Я хотел еще порасспросить вас о делах
этой ночи...
- Попробуйте. Но, мне кажется, я сказал все, что знал.
Добавить нечего.
- Наверное. Допускаю, что вы рассказали все, что знаете по
конкретному убийству. Но давайте расширим круг тем, что ли.
Вообще все, что происходит - как вы расцениваете?
Дима хотел ответить резкостью, но сдержался. Ночью он пытался
тыкать Ловягу носом в вопиющие нарушения обыденности, но тот,
как кот Базилио, изображал из себя слепого и говорить хотел
только о пяти сольдо...
- Вы "Солярис" читали? - спросил он.
- М-м... давно. Подзабыл уже. А что?
- Там события происходят с несколькими людьми. С тремя. И
материализуются воспоминания - то, что хочется забыть. А у
нас - двенадцать тысяч человек. И материализуются страхи.
- Как это - материализуются? Каким образом?
- Не знаю. Честно говоря, меня это даже не очень
интересует.
- Не понимаю. Ведь в этом все дело! Выяснить причину...
- И устранить ее? Знаете, Родион Михайлович, я больше чем
уверен, что устранить причину будет не в наших силах.
- Почему вы так в этом уверены?
- Как сказать... Если все происходит вне нас и независимо
от нас - как учит диалектический материализм - то,
значит, мы имеем дело с физикой, до которой еще не доросли. Вон,
взгляните на солнце... или взять этот барьер вокруг города...
Если же все происходит в нашем сознании, то дело еще
безнадежнее: в поисках причин мы заберемся лишь в собственные
дебри. Наконец, если правы мои пацаны и над нами ставят
эксперимент инопланетяне... или кто-то еще, не важно... то,
думаю, они позаботились о том, чтобы ни до целей эксперимента,
ни до методики его мы не докопались...
- То есть - все бесполезно?
- Я бы сказал - бессмысленно.
- И в рамках этого убеждения...
- Давайте вспомним, как это началось,- предложил
Дима.- Черные машины и ночные аресты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15