Постояв и ничего
не увидев, она сунула ракушку в карман шортов и вышла из дому.
Все вокруг было черным или желтым. Куда-то заторопилось сердце.
Ника дошла до калитки и остановилась. К угнетающей духоте
добавился странный внутренний жар. Через несколько минут из-за
поворота пустынной улицы появилась черно-желтая морда
"чудовища" - солнце плавилось в ветровом стекле
- и возник его низкий рык, знакомый, родной, свой - Ника
вытянулась в струнку и неподвижно ждала, когда этот дредноут
приблизится, запыхтит, сбрасывая обороты, отдуется сжатым
воздухом тормозов и намертво станет, горячий, обратив к ней
слепой профиль кабины, и с той стороны хлопнет дверца, и
возникнут шаги - два, три, четыре шага,- и Грегори,
лохматый, клетчатый, широкий, весь в облаках сложных машинных
запахов Грегори возникнет из-за... Нику подбросило в воздух
- и, пока она летела, рот Грегори все шире и шире
растягивался в улыбке, а руки раскидывались крестом, посадочным
знаком "Т", а из распахнувшейся рубашки перла буйная
растительность, и в эту-то растительность мягко приземлилась
Ника, обхватив руками и коленями все, что можно было обхватить
- и целуя беспрестанно эту жесткую, колючую и ненаглядную
морду...
- Ну-ну-ну,- довольно заворчал Грегори, подхватывая
Нику своими лапищами.- Я пыльный, я соленый...- не
отпуская Нику, он легко зашагал к дому.- Сейчас мне кое-кто
ванну соорудит, бельишко свежее даст...
- Что, только бельишко?..
- Да ну что ты, если бы только бельишко, и базару бы не
было, я же кобелина, ничего не поделаешь...
- Кобелина, небось, девок полная кабина была... там, за
поворотом только и высадил, знаю я, что на дорогах делается...
- Ничего ты не знаешь и не представляешь даже, у тебя
устарелые сведения, едешь вот так ночью, фарами светишь -
а через каждые сто метров по девке, представляешь, девки, девки,
девки, и, что характерно, все стоят раком, ничего себе, а?
- Какие ужасы ты рассказываешь,- Ника потерлась носом
об его плечо.- Пусти, я ванну...- они были уже в доме.
Она отрегулировала воду: тридцать градусов, как он любит,-
бросила в воду таблетку фитона и слепо смотрела, как тугая струя
взбивает зеленоватую пену. Дышалось ртом и, как от щекотки,
подбирался и втягивался живот, и Ника присела рядом с ванной,
прижалась к ней боком...
Вошел Грегори в трусах, Ника засмеялась и крепко зажмурилась
- он до сих пор стеснялся раздеваться при ней. Потом
раздался громкий плеск и фырканье. Ника открыла глаза: Грегори
стирал ладонью пену с лица.
- Черт-те что,- сказал он.- Как из огнетушителя...
Да, слушай, а чем это таким странным в коридоре пахнет?
- Не знаю,- сказала Ника.- Не чувствую.
- Вроде как чесноком - и чем-то еще.
- Ничего там нет.
- Ну, показалось. Сидди давно спит?
- Больше часа.
- Надо поторапливаться...- Грегори стал быстро тереть
себя мочалкой.- Задерни занавеску, я под душем ополоснусь.
Все, завтра приварю к "чудовищу" ванну и бак для воды
- невыносимо...
Ника перепорхнула в спальню, расстелила чистую простыню,
вернулась к двери, встала, прислонясь к косяку. Ежась, провела
рукой по плечу, груди, животу, бедру. Все на месте? - ехидно
спросила сама у себя. На месте... Похотливая кошка... А хотя бы?
Почему-то медленно и тяжело стала открываться дверь ванной.
Открылась. Закутанный с головой в простыню, вышел Грегори. У
него была странная, какая-то одеревенелая походка. Люди так не
ходят. Он приближался, и Ника чувствовала, как ее охватывает
настоящий страх. Потом простыня соскользнула с головы. Лицо
Грегори было синевато-белым, и наискось шла, вскипая кровью,
рубленая рана... Он сделал еще шаг, и Ника, теряя себя,
опрокинулась и полетела в глубокую звенящую темноту...
Она сидела на подоконнике, обхватив руками колено. Ей было уже
почти хорошо. Почти хорошо... Она усмехнулась. Лучше сказать:
почти не больно. Почти спокойно... И очень досадно. Прошли все
чувства. Как всего этого жаль: ожидания, радости, желания -
всего. Ничего не осталось. Рубец. Обидно... За окном с
наступлением сумерек летали бессмысленными кругами какие-то
новые мухи: медленные и крупные, как шершни, но безвредные.
Раньше их не было. Впрочем, раньше многого не было... За спиной
возникли мягкие шаги: Грегори опять шел извиняться. Ника
обернулась. Грегори был голый по пояс, в каких-то немыслимых
шароварах и красном тюрбане. В руках он держал блюдо с
персиками.
- Зернышко...- с придыханием начал он; на этот раз
голос был приторно-нежным.- Зернышко мое родное, ну, прости
ты дурака.
- Дурак и есть,- сказала Ника.- Господи, какой ты
дурак! Я ведь не за это сержусь...- Она сама не могла
понять, за что сердится. За пропавшее настроение? Не совсем,
что-то еще... На миг ей показалось, что она сама - уже из
последних сил - расковыривает обиду.- Я ведь и не
сержусь даже, не то слово... а, да что с тобой говорить...
- Не говори, госпожа! - ослом взревел Грегори.- Не
надо слов, пусть все нам скажет музыка!
Он махнул рукой в сторону рамы, экран осветился, из глубины его
поплыли цветные шары, которые, лопаясь, издавали ксилофонные
звуки. Это был, наверное, какой-то новый тоник, он привез, он
знает, что она это любит и коллекционирует - но вот сейчас,
сию минуту это оказалось поперек всего.
- Выключи,- сказала Ника.
Грегори сделал ладонью движение, будто протирал стекло, и экран
погас.
- Тебя не развеселить, наверное,- сказал Грегори.
- Так - нет,- сказала Ника.- Знаешь что: ты
постереги пока Сида, а я прогуляюсь... проветрюсь.
- Пешком? - спросил Грегори.
- Да. Впрочем, нет: если ты позволишь, я возьму
мотороллер.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15