мол, запрещаешь, так сам не нарушай. Он меня за то ехидство сильно невзлюбил. А я и посейчас считаю, что был прав. Нельзя и даже антипедагогично другим запрещать то, что позволяешь себе: обратный эффект можно получить от такой педагогики. И не сказать ему это я не мог, я же был парторг роты.
Я за войну много знал политруков. Это настоящие герои, мудрые наставники солдат. Они увлекали и "наставляли" солдат на подвиги прежде всего личным примером. Очень политруков уважали солдаты. А у меня, с моим еще с раннего детства впитанным: "партейные" должны быть примером для "беспартейных" - так и вовсе не умещалось в голове, что политрук может оказаться ниже того уровня, на который я его заранее ставлю только за то, что он политрук! Но и с еще одним политруком в нашей роте - Снесарь или Снесаль была его фамилия - мне не повезло.
Увидел у меня однажды трофейные часы - наручные, в золотом корпусе: "Отдай!" Я не жадный, я эти часы потом с радостью сдал в фонд обороны, но что-то мне в его тоне не понравилось. "В бою у фашиста отбери, как я", - пока еще в шутку ему говорю. "Отдай, в долгу не останусь!" Удивленно спрашиваю: "Что значит, в долгу не останешься?" - "Представлю к награде!" - говорит. Уж тут я взбесился: "Родина меня наградит, если заслужу, а не ты!" Ну и "поговорили"... Награждает-то Родина, да представляют к награде конкретные, живые люди... Иногда мне даже приходило в голову, что мой тот спасенный танкист-полковник все же не забыл мою фамилию и сообщил о своем чудесном спасении куда надо, но представление к награде вполне могло затеряться в горячке боев... Ведь и с прежним командиром 1034-го полка Абросечкиным Иваном Ивановичем, которого убрали от нас после того злополучного боя за "пять курганов", у меня тоже был "эпизод". Еще когда прибыли из Ташкента в Бузулук на пополнение 293-й дивизии, я, видимо, понравился ему, когда нес дежурство в штабе полка. Ну, может быть, аккуратностью понравился, исполнительностью... Спрашивает: "Кто такой?" - "Сержант минометной роты Абдулин!" Он предложил мне быть его ординарцем. Я знал, что в ординарцы приказом не назначают. А наша рота была сформирована с училища, все командиры расчетов и наводчики остались прежние курсанты, и у нас был уговор между собой. "Не расставаться!" Я и объяснил полковнику про этот уговор: думал, он мою верность товарищам оценит правильно. А он - я это ясно увидел - как-то неприятно удивился моему поступку... Честно сказать, я верил, что орден боевого Красного Знамени я получу за спасенного танкиста-полковника. Но еще больше я верил тому, что он не забудет меня...
Нельзя сказать, что в лесу, в районе Старого Оскола, возле деревни Теплый Колодец, где мы набирались сил для предстоящих боев и появилось время для размышлений, я слишком много размышлял про награды. Конечно, понимал, что почти все мои друзья-товарищи погибли и для меня главная награда, что остался живой.
Я был запевалой еше с Ташкентского училища. "Голос командирский", говорили наши преподаватели. Командиром быть не довелось, но запевалой был. Любили мы петь "Катюшу", "Эх, тачанка-ростовчанка", "Трех танкистов", "Артиллеристы, Сталин дал приказ", "Священную войну"... Но была еще одна песня, называли мы ее "Калинка". Мотив "Калинки", а слова наши. Слова придумали про вологодского водовоза. Сатирические, лирические, острые, озорные - словом, сногсшибательные слова... Пели со свистом и гиканьем.
Сначала своих слушателей - это были в основном бабы, девчата, старики, старухи, дети - заставим плакать над песнями "У каждого дома подруга родная, у каждого дома жена..." или "На окошке у девушки все горел огонек". Они наплачутся сначала, а когда грянем "Калинку" нашу - у всех рот до ушей... И руками отмахиваются, закрываются платками, разрумянятся, а самые смелые начнут наплясывать! Поем, бывало, до хрипоты, и все просят и просят спеть еще "Калинку"...
– Мансур, - спрашивали меня, - ты артист, наверно?
– Нет, - говорю я, - шахтер!
Комполка Павел Семенович Билаонов меня запомнил из всех многотысячных его солдат только благодаря тому, что я был озорным запевалой. Нравилась ему наша "Калинка", и мы ее часто исполняли по его личному заказу.
А я запомнил Билаонова еще с Бузулука. Он был тогда старший лейтенант, но высоченный рост, атлетическое сложение, пышная шевелюра на крупной голове, высокий лоб, вразлет - крыльями беркута - брови, уверенно-властное выражение глаз и, главное, громовой командирский голос и орден Красной Звезды на гимнастерке заворожили нас, курсантов, сразу выделили его среди прочего начальства штаба дивизии, перед которым мы построились, выгрузившись из эшелона. Кто он?.. Сразу заработали локтями, зашептались. Скоро "солдатский телеграф" донес: Билаонов Павел Семенович, начальник оперативного отдела штаба дивизии, по национальности осетин... Понятно стало, откуда эта завораживающая осанка лихого джигита...
И вот теперь гвардии капитан Билаонов Павел Семенович - командир нашего 193-го гвардейского стрелкового полка!
Нечего греха таить, надо прямо и откровенно признаться, что солдату на войне хочется иметь своего Чапая, Буденного, Котовского, Блюхера... Неинтересно солдату без Чапая воевать! Формально оно не должно иметь никакого значения, кто является твоим командиром: солдат обязан выполнять устав, и точка! Но солдату хочется любить своего командира не уставной, а своей личной любовью. Солдат не распространяется о своем отношении к Чапаю, но любовь эта помогает самому солдату легче переносить тяжелую фронтовую работу.
Хочешь не хочешь, но большую роль тут играют внешняя выправка, осанка, голос... чисто человеческое обаяние, наконец.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56