Зато никто в доме нас не упрекает в безбожьи, никто нас не боится.
Мы быстро освоились в зеленом Борисоглебске, где за каждым домиком тянулись фруктовые сады. Ребята немедленно научили нас, как залезать в эти заросли яблонь, вишен и груш.
А письма от отца приходили неутешительные. Из скупых его строк мы понимали — на работу с чужим паспортом попасть не легко. Правда, он устроился куда-то на временную работу. Но приходилось думать о будущем. Семья в пять человек должна была как-то существовать.
Отца тянуло работать по специальности — электромонтером. Папа обратился к Глебу Максимилиановичу Кржижановскому с этой просьбой — устроить его на пункт кабельной сети электрической станции Акционерного общества 1886 года. Член большевистской организации, Кржижановский тогда был одним из инженеров станции.
Отец знал, что большинство заводов Питера для него закрыто. Это было время «черных списков». В них заносились все «неблагонадежные» — рабочие, замешанные в революционном движении. Владельцы предприятий рассылали «черные списки» с завода на завод, с фабрики на фабрику, из города в город. Как было известно, электростанция 1886 года черных списков не имела. Но, думая о безопасности отца, Кржижановский советовал ему, прежде чем поступать на работу, начать жить под собственной фамилией.
— Станьте снова Сергеем Аллилуевым, — сказал Глеб Максимилианович.
Отец опять пошел за советом к Михаилу Ивановичу. К Калинину обращались во всех затруднительных случаях — его проницательность, ясный, трезвый ум всегда выручали товарищей. Михаил Иванович был согласен с Кржижановским отцу следовало попытаться стать «легальным».
— Нужно найти квартиру, где вас пропишут без паспорта, — советовал Михаил Иванович, — а в полицию надо заявить о потере документов и добиваться нового паспорта как Сергею Аллилуеву. И помочь в этом, добавил Михаил Иванович, — сможет вам опять Савченко.
Снова состоялось совещание в «ямке» у Конона. Так как дело па этот раз было сложнее, Конон привлек еще одного из «своих» — старшего дворника с Васильевского острова. И вскоре в одном из домов какой-то Василье-островской линии прописали крестьянина Сергея Аллилуева, прибывшего из провинции и обокраденного в дороге. Потом крестьянин Аллилуев подает в полицейский участок заявление с просьбой выдать ему временный вид на жительство, пока не затребуют с его родины постоянного паспорта.
— Пришлось побегать, пока тянулась волокита, — рассказывал потом отец.
Он скрывался в Лесном, где жил Сила Тодрия, недавно приехавший из Финляндии.
Там вместе с товарищем Сила налаживал подпольную типографию.
Но наступил все-таки день, когда крестьянин Сергей Аллилуев получил «временное свидетельство на право проживания в столице», и скоро в кармане у него лежал собственный чистенький паспорт.
— Ну вот и хорошо, — встретил отца Глеб Максимилианович.
Его, молодого талантливого инженера, ценили на питерской электростанции Акционерного общества 1886 года и сразу же приняли на работу рекомендованного им монтера. Так начал свою службу отец в питерской электросети.
Пока отец в Питере с таким трудом добивался возможности жить и работать, мы продолжали кочевать. Из Борисоглебска отправились в станицу Урюпино, ко второму брату отца — Михаилу. Дядя Михаил служил приказчиком в мелочной лавке. В семье была горькая чужда. Пятеро ребят, старшая девочка, тяжело больная, прикована к постели. Денег на лечение нет. Сыновья дяди Жора и Серафим были наши ровесники, и дружба между нами завязалась сразу. Братья посвятили нас в свой, как они говорили, «промысел». Целыми днями бродили ребята по улицам и пустырям Урюпина, подбирая отбросы — кости, тряпки — то, что сейчас называется утилем. Эта добыча за несколько копеек сдавалась тряпичникам. Мы с увлечением примкнули к деловому предприятию. Там, в Урюпине, познали мы сладость первого трудового заработка.
Глава двадцатая
Но наши скитания кончились. Отец вызывал нас в Питер. Подыскали квартиру на Лиговке, у Обводного канала, в нижнем этаже большого, набитого людьми дома. Надо было торопиться устраиваться на зиму, начинать. учиться.
Кочуя, мы учились всегда урывками.
Только в Тифлисе, перед отъездом в Питер, в школе Общества учительниц учились мы по-настоящему.
Мама спешила здесь, в Питере, скорее устроить нас я школу.
Первая оседлая зима в Питере не была счастливой. Тяжело и опасно заболела мама. Ее увезли в больницу. Без маминого присмотра, без ее хлопотливых забот дом на много дней осиротел. Я и Павлуша старалисьзаменить маму младшим. С жаром мы брались за все, что, как помнили, делала мама. Павлуше шел уже четырнадцатый год, но его не смущала «девчонская» работа. Милый, заботливый, верный Павел!
Как-то за мытьем полов нас застала девочка-соседка из верхней квартиры.
— Почему же вы сами пол моете? — Ясно было, что занятие это показалось ей недостойным. — Разве у вас нет прислуги?
— Нету, — ответил Павел. — Мы сами моем, и ничего в этом стыдного нет.
Надо мыть — и моем. — С новым рвением он окунул тряпку в воду.
Когда мама вышла из больницы, в Петербурге началась холера. В нашем доме, в подвалах, ютилась беднота, и каждый день оттуда «холерная» карета кого-нибудь увозила. Однажды в нее усадили и меня. Я отравилась абрикосовыми косточками, и напуганный эпидемией врач отправил меня в барак «по подозрению в холере». Я лежала среди больных и плакала от страха я жалости, слушая крики и стоны.
Наконец мы пошли учиться. Мы жили опять на новой квартире, на 14-й линии Васильевского острова. Павлушу, меня и Федю мама определила в городское начальное училище.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63