Два раза в день к нам приходили дамы и приносили пищу.
Маргаритино и раньше посещалось белогвардейцами, а последнее время молодёжь начала заезжать чаще, избрав наш хутор базой для нападения на железную дорогу. Таким образом мы держали связь с готовящейся к восстанию белой молодёжью. Из них особой отвагой отличался офицер Юра Мюренберг, убитый впоследствии в войне с красными.
Приезжали и другие офицеры, в большинстве своём выпускники Генштаба. Их приводили к нам на свидание, и здесь на имеющихся у них картах они наносили пункты расположения красных и белых войск.
Кольцо всё сужалось.
В городе говорили, что началась паника: «товарищи» обстоятельно принялись за эвакуацию Екатеринбурга. Сердце радовалось, и как-то не верилось, что настанет момент и мы вновь из звериного состояния вернёмся в людское.
За время пребывания в лесу голова была совершенно пуста. Даже скуки я не испытывал… Обуяла какая-то лень, и настолько, что иногда я переставал отмахиваться от комаров. Не могу сказать, чтобы время тянулось долго… Вероятно, то же ощущение переживают заключённые в тюрьме.
Но однажды я проснулся от чего-то холодного, мочившего мой бок. Оказывается, шёл дождь и вода просочилась под меня. Подвинувшись в нашем шалаше на более сухое место и подложив под себя какую-то тряпку, я старался заснуть. Но сон бежал, и мысли одна мрачнее другой стали приходить в голову. Мне ясно представлялась неизбежность расстрела — ведь расстреляли же Фадеева, Мокроносова, Чистосердова. Почему же судьба должна оберечь мою персону? Почему же всемогущему Богу угодно карать меня и превращать из полноправного гражданина в двуногого зверя, скрывающегося от людей в лесу? Какое преступление совершил я перед моей Родиной, перед русским народом?
Быть может, задавал я себе вопрос, моя вина заключается в том, что я рождён на свет дворянином? Предположим. Но ведь я ни разу не воспользовался дворянскими привилегиями, не имел ни чинов, ни орденов, ибо не служил на государственной службе. Со студенческой скамьи я поступил на службу в банк, где три месяца работал бесплатно. Затем получил скромное местечко на пятьдесят пять рублей в месяц и более четырёх лет работал по десять-одиннадцать часов в сутки. Не крал, не убивал. Меня оценили, продвинули вперёд и на одиннадцатом году службы назначили управляющим Симбирским отделением нашего банка. Будучи всегда в хороших отношениях со всеми сослуживцами, я был снисходительным началь-ником. За всю мою долгую службу я никого из моих подчинённых не уволил. Всегда со вниманием относился к их нуждам. Но виноват ли я в том, что, делая карьеру, я обогнал своих сослуживцев и заработок мой дошёл до шестидесяти тысяч рублей в год? Ведь, в сущности, и этот служебный успех, и этот огромный заработок до известной степени шли за счёт обездоленных людей. Иначе говоря, я нарушил идею равенства. Но можно ли за это карать? В таком случае и сосна, под которой я лежу, тоже виновата в нарушении равенства, отнимая сок у своих соседей и заглушая всё кругом. Да и возможно ли равенство людей, когда ни в растительном царстве, ни в мире животных его не существует? Наконец, христианство учит нас, что ни единый волос не падёт с головы человека без воли Божьей. Ведь если так, то и инквизиции, и войны, и революции, да и всякое нарушение заповедей Божьих, идут с Его ведома, с Его указаний… […]
В чём же состоят ошибки, приведшие человечество не к всеобщей любви и братству, а к всеобщей ненависти? Как можно объяснить вспыхнувшую между христианскими народами всемирную войну и ныне начавшуюся революцию, в основе которой лежит зависть к сильным и ненависть пролетариата к капиталистам?
Как можно внушать хищнику: «Возлюби ближнего своего, как самого себя»? Не лучше ли проповедовать не любовь, а терпимость: «Не пожелай ближнему своему того, чего себе не желаешь»? Не эта ли упрощённая формула лежит в основе ленинского учения о государственном капитализме? Ведь я сам на съезде управляющих горными округами пришёл к заключению, что война настолько разорила и народ, а с ним и банки, что последние не в состоянии прийти на помощь торговле и промышленности. Тогда я предчувствовал наступление хаоса и провал капиталистического строя. Правда, я не мог себе представить, что на смену капиталистического правового строя, основанного на незыблемых началах собственности, придёт коммунизм.
Но вот теперь, когда захват власти коммунистами совершился, когда на их стороне вся масса нашего безграмотного народа, — не пора ли призадуматься над этим? И не саботировать и скрываться в лесах, а прийти к ним на помощь в государственном строительстве? А ведь приглашали, сулили большую карьеру… Спаси же себя и горячо любимую семью от нищеты и, быть может, даже казни!..
В сущности, здесь нет борьбы с капиталом. Наоборот, происходит концентрация капитала в правительственных руках, что во много раз увеличивает его силу и, пожалуй, в данный момент представляет собой единственный выход для разоренного войной государства.
Но концентрация капитала в руках правительства неразрывно связана с другим вопросом. Лишь единый капитал является могучим средством для достижения другой цели — «диктатуры пролетариата». А ведь в огромной своей массе пролетариат не только необразован, но и неграмотен. Он обладает клыками, инстинктами хищников, из-за которых немыслимо разумное и честное управление государственным капиталом. Мне хорошо был знаком круг капиталистов. Любил ли я их или ненавидел? Глядя на их алчность и властность, скорее ненавидел, чем любил. Пролетарий, и каждый в отдельности, и в целом, обладает теми же клыками хищника, что и капиталист.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128