» – такими словами начал свой осмотр экспозиции Хрущёв. На первом этаже, где были представлены работы маститых художников и скульпторов, он не проронил ни слова (нечего было сказать!). Потом Хрущёв и сопровождавшая его свита поднялась на второй этаж, где были размещены работы молодых художников – абстракционистов.
Художник Элий Белютин вспоминал: «Хрущёв в окружении плотной толпы бросился в обход вдоль стен. Раз за разом раздавались его выкрики: «Дерьмо!», «Мазня!». Хрущёв распалялся: «Кто им разрешил так писать?!», «Всех на лесоповал! Пусть отработают деньги, которые на них затратило государство!», «Безобразие! Что это – осёл хвостом писал, или что?».
Другой участник выставки, Борис Жутовский, рассказывал: «Когда Хрущёв подошёл к моей последней работе, к автопортрету, он уже куражился: «Посмотри лучше, какой автопортрет Лактионов нарисовал. Если взять картон, вырезать в нём дырку и приложить к портрету Лактионова, что видно? Видать лицо. А эту же дырку приложить к твоему портрету, что будет? Женщины должны меня простить – жопа». И вся его свита мило заулыбалась».
Во время посещения Манежа Хрущёв обратился к модернистам: «Кто здесь главный?». «Главным» оказался Эрнст Неизвестный.
Борис Жутовский вспоминал: «Эрнст Неизвестный встал перед Хрущёвым и говорит: «Никита Сергеевич, вы глава государства, и я хочу, чтобы вы посмотрели мою работу». Хрущёв от такой формы оторопел и недоумённо пошёл за ним. Как только Хрущёв увидел работы Эрнста, он сорвался и начал повторять свою идею о том, что ему бронзы на ракеты не хватает. И тогда на Эрнста с криком выскочил А. Шелепин: «Ты где бронзу взял? Ты у меня отсюда никуда не уедешь!». Но Эрнст, человек неуправляемый, вытаращил чёрные глаза и, в упор глядя на Шелепина, сказал ему: «А ты на меня не ори! Это дело моей жизни. Давай пистолет, я сейчас здесь, на твоих глазах застрелюсь».
Э. Неизвестный рассказывал: «Хрущёв заявил, что я проедаю народные деньги, а произвожу дерьмо! Я же утверждал, что он ничего не понимает в искусстве. На это Хрущёв возражал: «Был я шахтёром – не понимал, был я политработником – не понимал. Ну вот сейчас я глава партии и премьер и всё не понимаю. Для кого же вы работаете?».
«Интереснее всего то, – писал Неизвестный, – что когда я говорил честно, прямо, открыто и то, что думаю, – я его загонял в тупик. Но стоило мне начать чуть-чуть лицемерить, он это тотчас чувствовал и брал верх. Вот только один пример. Я сказал: «Никита Сергеевич, вы меня ругаете, как коммунист, вместе с тем, есть коммунисты, которые поддерживают моё творчество, например, Пикассо, Ренато Гуттузо». Он хитро прищурился и сказал: «А вас лично волнует, что они коммунисты?». И я соврал: «Да!». Если бы я был честным, я должен был бы сказать: «Мне плевать, мне важно, что они большие художники!». Словно почувствовав это, он продолжал: «Ах, это вас волнует! Тогда пусть это вас не волнует, мне ваши работы не нравятся, а я в мире коммунист номер один».
В своих отчётах о посещении Первым секретарём ЦК КПСС художественной выставки, газеты писали: «Во время её осмотра Никита Сергеевич Хрущёв, руководители партии и правительства высказали ряд принципиальных положений о высоком призвании советского изобразительного искусства, которое многообразными средствами должно правдиво отображать жизнь народа, вдохновлять людей на строительство коммунизма».
После посещения Манежа Хрущёв провёл две встречи с деятелями литературы и искусства. Их называли «историческими встречами с интеллигенцией». Первая состоялась 17 декабря в Доме приёмов на Ленинских горах, на которой Хрущёв поручил выступить с докладом секретарю ЦК КПСС Ильичёву. В своей речи идеолог Ильичёв сказал: «Мы должны внести полную ясность: мирного сосуществования социалистической идеологии и идеологии буржуазии не было и быть не может… В идеологии идёт и ни на минуту не прекращается схватка с буржуазным миром, идёт борьба за души и сердца людей, особенно молодёжи, борьба за то, какими будут они, молодые люди, что возьмут с собой из прошлого, что принесут в будущее. Мы не имеем права недооценивать опасность диверсий буржуазной идеологии в сфере литературы и искусства».
Слова-то верные. Да делами они не подкреплялись. (Сколько горечи, например, в письме студентки МГУ Щегольковой Хрущёву в связи как раз со «второй встречей с интеллигенцией», состоявшейся 8 марта 1963 года: «Я нахожусь сейчас в полной растерянности. Всё, во что я верила, во имя чего жила, – рушится… Атмосфера, создающаяся сейчас, есть атмосфера администрирования, насилия, необоснованных обвинений, оплёвывания, демагогии и декламации самых высоких слов, которые честный человек произносит в самый трудный момент» – Л.Б .)
Вот как раз на этой встрече Хрущёв описал свои впечатления от прогулки в зимнем лесу: «Только посмотрите на эти ели, на снежинки, блестящие в лучах солнца! Как прекрасно всё это!». После чего возмущённо добавил: «И теперь модернисты, абстракционисты хотят нарисовать эти ели вверх ногами!».
Режиссёр Михаил Ромм вспоминал: «Хрущёв постепенно как-то взвинчивался и обрушился раньше всего на Эрнста Неизвестного. Долго он искал, как бы это пообиднее, пояснее объяснить, что такое Эрнст Неизвестный. И, наконец, нашёл. Нашёл и очень обрадовался этому, говорит:
«Ваше искусство похоже вот на что: вот если бы человек забрался в уборную, залез бы внутрь стульчака и оттуда, из стульчака, взирал бы на то, что над ним, ежели на стульчак кто-то сядет. На эту часть тела смотрит изнутри, из стульчака. Вот что такое ваше искусство. И вот ваша позиция, товарищ Неизвестный, вы в стульчаке сидите».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100