Постепенно Чепуров стал смягчаться, как бы оттаивать. И мне было очень приятно, когда наконец Сергей Фаустович посмотрел на меня и усмехнулся:
- Ну что ж, Иван Васильевич. Пожалуй, попробуем. Старшим по осуществлению подкопа решили назначить Максимцова. Тут же Чепуров не преминул пошутить, посоветовав майору беречься, чтобы гитлеровцы его под землей в плен не взяли.
Началась подготовка подкопа. Командиры дивизий получили приказание подобрать солдат из числа бывших шахтеров и отправить их к Максимцову. А тем временем майор изучал оборону противника на высоте, знакомился с расположением огневых точек. Наши пулеметные расчеты и наблюдатели сообщили ему, где расположены вражеские дзоты, где артиллерия и блиндажи. Находясь в первой траншее, Максимцов наносил на карту крупного масштаба все, что видел глаз. А с наступлением темноты выползал и за передний край. Тщательное изучение вражеской обороны позволило майору выбрать наиболее удачное направление подкопа и место взрыва.
Когда уже почти вся подготовительная работа была проведена, стряслась беда. Противник совершил огневой налет по нашей первой траншее, и Максимцов был ранен. К счастью, ранение оказалось легким, и через несколько дней майор возвратился из медсанбата.
В тот же день он зашел ко мне и вручил план организации предстоящих работ, схему будущей шахты, расчеты, а также справку о потребном количестве людей.
- Когда вы успели? - удивился я.
- Этим я от скуки в медсанбате занимался,- с улыбкой объяснил Максимцов.
Документация была превосходно подготовлена. Оставалось одно-начать подкоп. Из присланных дивизиями людей создали команду в сорок человек. Среди них было несколько довольно опытных донецких, криворожских и карагандинских шахтеров. Начальником команды был назначен лейтенант Владимир Новиков - смелый и энергичный двадцатидвухлетний офицер.
О людях команды следует рассказать подробнее.
Начну с Николая Стовбуна. К этому пожилому красноармейцу, человеку невысокого роста, худощавому, ходившему вразвалку и на первый взгляд несколько медлительному, все относились с особым уважением. Ласковым именем "Батя" называли его в команде. Он до фанатизма был влюблен в свою горняцкую профессию, и, когда говорил о ней, казалось, что на земле ему даже хуже дышится, чем под землей. На своем веку Стовбун добыл тысячи тонн "черного золота" и считал, что нет в мире лучшего дела, чем "качать уголек".
Часто старый горняк вынимал из кармана гимнастерки поношенный бесцветный бумажник, извлекал оттуда фотографию красавца моряка и, тяжело вздыхая, подолгу смотрел на нее. Затем бережно клал фотографию на место и снова прятал поближе к сердцу, словно желая согреть молодого моряка отцовским теплом. О смерти сына, геройски погибшего на Балтике, ему сообщили недавно, и душевная рана была еще совсем свежа.
Беседуя со Стовбуном, Максимцов рассказал о цели у подкопа под высоту 269,8, познакомил с отдельными расчетами, показал чертежи некоторых элементов выработки. Старый шахтер выслушал майора, посмотрел на чертежи, покачал головой и, по привычке прикрыв ладонью широкие усы, убежденно заявил:
- Вы, товарищ майор, в своей академии разное изучали - горное давление, своды обрушения и всякую другую премудрость. А я человек рабочий. Шахта для меня что дом родной. Поверьте: сделаем такой подкоп под тот высокий копор, - и Стовбун протянул руку к видневшейся вдали высоте,- что комар носа не подточит. Считайте, что фашисты, которые там, уже навечно захоронены...
А вот другой боец команды - Александр Сушко. О нем Стовбун отзывался так: "Этот нашей, горняцкой кости. С ним к черту в пекло попадешь, и то страшно не будет".
Сушко еще сравнительно молод, но опытен. До армии, как и Стовбун, работал на одной из донецких шахт. Точно так же любил свою профессию и мог часами рассказывать увлекательные истории из горняцкой жизни.
Стовбун относился к Сушко с особой нежностью, я бы сказал, по-отцовски.
Уважал Стовбун и другого молодого бойца - криворожского горняка Петра Наумова. Нравился ему Петр за энергию, смышленость, веселый нрав и, конечно, за увлечение горняцким делом. Наумов в свое время зачитывался чудесными книгами академика Ферсмана о природных богатствах нашей страны, о смелой, полной романтики жизни геологов. С нескрываемой гордостью рассказывал о том, сколько из руды, добытой его бригадой, Родина получила металла. Это был один из тех славных молодых энтузиастов предвоенных пятилеток, для которых работа в забое стала смыслом жизни.
Запомнился мне и уроженец солнечной Кахетии, двадцатипятилетний Давид Барашвили, или, как его называли, Додик. Маленький, стройный, гибкий, с черными как воронье крыло волосами и такими же аккуратно подстриженными усиками, очень подвижный, никогда не унывающий, - таким был Давид Барашвили.
У маленького Додика не по росту сильный голос. Часто он напевал "Сулико", и товарищи тихо вторили ему. А какой он был мастер отплясывать зажигательную "Лезгинку"!
Барашвили выполнял на первый взгляд скромные обязанности повозочного. Но скромными они только казались. Нужно было иметь отважное сердце, чтобы под вражеским огнем доставлять к месту подрыва все необходимое. Барашвили был связующим звеном между шахтой и лесом южнее Фомино-1, где разместились тылы команды.
Повар Алексей Сидоренко и по солидности был под стать Стовбуну, и по возрасту одногодок. Но в противоположность шахтеру, который казался немного замкнутым, повар был словоохотливым, остроумным говоруном. Он умел подойти к каждому, для каждого найти доброе слово, утешить, а если нужно, и помочь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84