И вот самолет поднялся в воздух.
Но дальше стало твориться что-то странное. Майор несколько раз пытался зайти на посадку с убранными шасси. На аэродроме объявили тревогу. Летчика запросили по радио:
- Что случилось?
- Не могу выпустить шасси!
Ему рассказали последовательность действий при выпуске шасси. Он выслушал, но ничего сделать так и не смог. Много раз пытался сесть с убранными шасси, однако все получалось неудачно. В конце концов майору все же удалось приземлить непослушную машину. Оказалось, что на Ил-10 он никогда не летал. Пришлось спешно освобождать его от "инспектора техники пилотирования"...
Камчатка осталась позади. В синей туманной дымке снова вырисовывались знакомые берега. Порой налетал ветер, и качка усиливалась. Не раз мы попадали и в штормы. На корабль наваливались гигантские волны, смывавшие все, что не успели закрепить. В таких случаях генерал Н. Ф. Папивин, настороженно прислушиваясь к треску в корпусе корабля, шумел на палубе:
- Где спасательные пояса? Капитан, кажется, решил нас утопить...
Потом море успокаивалось, и все шло своим чередом. Я еще находился под впечатлением встреч с замечательными людьми, пришедшими осваивать суровый край, - моряками, летчиками, строителями, учителями и врачами, солдатами и офицерами отдаленных гарнизонов, всеми, с кем довелось познакомиться за последнее время...
Летом 1950 года на одном из аэродромов Приморья приземлились стреловидные реактивные машины. Это были первые эскадрильи Георгия Агеевича Лобова.
На дальневосточных рубежах сгущались черные тучи войны. Американская военщина уже начала войну в Корее, непрерывно устраивала провокации на границах Китая. Разведывательные самолеты с американскими опознавательными знаками не раз пытались вторгнуться и на территорию советского Дальнего Востока. Нужно было в короткий срок перевооружить наши части на реактивную технику,
Я спрашивал Лобова, какие трудности встретились у него при переучивании на реактивную технику, сколько ушло на это времени, какие извлекли уроки. Он, не торопясь, обстоятельно отвечал. В конце беседы подытожил:
- Главное препятствие, пожалуй, чисто психологического свойства. Первое время о новой машине у нас ходили буквально легенды. Летчики смотрели на реактивный истребитель с чрезмерной почтительностью. А на деле - все намного проще...
- Почтительность тоже не мешает. Ведь дело-то новое, да и не совсем обычное.
- Нет, мешает, - возразил Лобов. - Конечно, не всем, но мешает. Посмотришь на иного летчика и чувствуешь: сковывает машина его действия, создает излишнее напряжение в полете. А не победишь этого в себе - на реактивном самолете не полетишь!
С интересом приглядывался я к Лобову. Он возмужал, на смуглом скуластом лице особенно выразительны были глаза. Лучики морщин без слов говорили, что тридцатипятилетнего авиатора вряд ли баловала жизнь. Я знал, что Георгий Агеевич в юности был рабочим, трудился обжигальщиком на цементном заводе "Пролетарий" в Новороссийске, там же заводские ребята избрали его комсомольским вожаком. Потом - Новочеркасский институт. Георгий хотел строить боевые и гражданские самолеты для нашей авиации, но учиться долго не пришлось. Его вызвали в комсомольский комитет института, потом в горком.
- Хотим направить тебя в школу военных летчиков, - сказал секретарь.
Лобов пробовал возразить, сказать, что строить самолеты не менее важное дело, но его убедили, что Воздушному флоту теперь нужны военные летчики. Летное училище он окончил по первому разряду и сразу же был выпущен командиром звена - всего три курсанта удостоились такой чести. Началась служба в одной из строевых авиачастей под Ленинградом. Георгий учил подчиненных, упорно учился сам, пока не наступила пора проверить приобретенные боевые навыки. В боях с финнами он получил боевое крещение. Отечественную войну встретил на границе, в Западной Белоруссии, будучи политработником.
Когда нависла прямая угроза захвата нашего аэродрома противником, Лобову пришлось вместе с другими летчиками поджигать свои самолеты. Улететь на них было нельзя: они стояли без горючего. Осунувшиеся, измотанные непрерывными боями, летчики чуть не со слезами на глазах выполняли приказ комиссара, но другого выхода не было.
- Мы еще вернемся сюда, - говорил товарищам Лобов, - и дальше пойдем.
Летчики верили, что скоро поднимется на недруга вся наша огромная страна. Трагедия отступления не переросла в бессильное отчаяние, они верили своей партии, представителем которой был для них Георгий Лобов.
С крайних западных рубежей Георгий Агеевич Лобов попал на ленинградский "пятачок". Воевать здесь было очень трудно. Едва наберешь высоту, как под крылом город, тут же и линия фронта. Хотя система обнаружения была довольно несовершенной, истребители не раз наносили ощутимые удары по врагу. Эскадрилья Георгия Лобова состояла из ночников - бойцов высокого летного искусства. Чтобы вести этих людей за собой, комиссару самому надо было уметь многое. И молодые летчики, которым политработник больше всего уделял внимания, оправдывали его надежды. Вылетая в ночное небо Ленинграда, они не раз преграждали путь врагу.
Осенней ночью 8 ноября 1942 года на глазах тысяч ленинградцев летчик Алексей Севастьянов таранным ударом сбил "хейнкель", и обломки самолета с паучьей свастикой упали в Таврический сад. Младший лейтенант Севастьянов учился у Лобова, многое перенял у него, прежде чем стать умелым воздушным бойцом. Ныне одна из улиц Ленинграда носит имя Алексея Севастьянова, не дожившего до светлого дня победы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133