Васин не удержался:
- Горят, недоноски! Отломилось!
Пушкари оживились, стали веселее поглядывать друг на друга. На лице Курловича с обнаженной четкостью высвечивалось: "Может, мимо пронесет?"
В окопчике Савушкина опять зазуммерило. Женя, уже осведомленный в чем-то, что порадовало, но и в сомнении - не рано ли радоваться? - робко улыбнулся, протянул Пятницкому трубку и, сказав: "Капитан Сальников", стал выжидающе прислушиваться.
- Композитор, жив? - спросил Сальников.- Танки вышли на участок двадцатой. Не снижай готовности, жди своих.
Так и есть - рано и нечему радоваться.
Прошел час, другой. Не было "своих", не слал их немец для батареи Пятницкого, и Пятницкий через каждые четверть часа докладывал на КП дивизиона:
- Бой слева, у нас пока тихо.
Внутреннее неспокойствие оставалось. Хотелось уйти от него, отвлечься другой мыслью, но мысль пришла не сторонняя - выпнулся разговор с Грековым. Как он сказал? "Опять в газете напишут". Подтрунивал, что ли? Не похоже. Завидовал, скорее всего. Напишут... Написал ведь тот, который на Алле у Коркина допытывался, чего и сколько батареей уничтожено. Откуда только выудил такое. Два "фердинанда", шесть пулеметов, до роты противника.. Черт с ним, с этим, из документов, из сводки, может, какой позаимствовал, но зачем выдумывать: "Отважный артиллерийский разведчик, когда немцы вплотную приблизились к его наблюдательному пункту, из личного оружия застрелил семерых гитлеровцев..." Ишь как! Даже наизусть запомнилось... Из личного... Из ТТ, что ли? Но ведь с пистолетом Степан Данилович на линию ушел. Если из автомата, то одного, это точно. Почему семерых-то? Гранатой? Кто видел -сколько? Может, ни одного... Напишут... Что на этот раз напишут? Стояли насмерть? Геройски погибли?
Смрад горелой солярки, перекаленного железа и тротиловой копоти, накатившийся на батарею Пятницкого, развеивался. Бой, по звукам, уходил в сторону - туда, откуда пришли танки, стал приглушенней. А вскоре повеселевший голос Сальникова известил:
- Пятницкий, давай отбой. И не обижайся за композитора.
Тут-то, когда надо было извлекать из утроб орудий так и не использованные снаряды, укладывать их в ящики, чехлить пушки, вызывать из укрытий машины, загружать их, заботиться, чтобы славяне не забыли ни одной лопаты, не затеряли мешающие в бою противогазы,- вот тут-то Пятницкий увидел, до какой степени истомлены его люди, не сделавшие ни одного выстрела, насколько измучены его орлы-пушкари. Физически исчерпанные, они сидели на станинах, снарядных ящиках, просто на земле и бездумно наслаждались гудящей в теле усталостью.
Только лейтенант Рогозин был неестественно оживлен. Он присел на корточки возле провалившегося в забытье Пятницкого, тихонько толкнул его в плечо и, вынув изо рта трубку, сказал ссохшимся голосом:
- Роман, я вспомнил "Сомнение". Послушай.
Взбодрив кашлем дыхание, Рогозин стал насвистывать ошеломляюще неуместную сейчас, берущую за душу мелодию.
Роман послушал и сказал, тоже некстати, об ожившем в подсознании:
- Парторг дивизиона говорит, чтобы заявление в партию...
Рогозин без труда разобрался в состоянии комбата и отреагировал так, будто разговор у мотоцикла происходил с ним, а не с Грековым:
- Давно пора. Считай, что моя рекомендация у тебя в кармане.
Пятницкий измученно улыбнулся:
- Спасибо. Вот уже две. Одну Кольцов обещал.
А сколько надо? Две или три? Кто может дать третью? Вспомнил командира полка и убежденно решил: "Он, Григорий Петрович, даст". Сказать Андрею? Роман помял ладонью лицо, сказал устало:
- Поспать бы, Андрюха, а?
Глава семнадцатая
По нашим понятиям, Розиттен - самый настоящий хутор: домишко на три комнаты да несколько хозяйственных построек, но на "пятидесятитысячной" под условным знаком стояли мелконькие буквы "г. дв.", что означало - господский двор. Младший сержант Васин разъяснял эти сокращения по-своему. Но дерьмовым Розиттен с его кирпичными постройками и ухоженным садом ни с какой точки зрения не назовешь, тем более с военной - с полуночи за него бились. Немцы оставили Розиттен только на рассвете, когда соседний полк взял такой же господский двор Вальдкайм и навис над левым флангом частей, оборонявших Розиттен.
Ушли немцы поспешно, даже походную кухню бросили - на потеху одному дураку в обмотках. Сунул болван противотанковую гранату под крышку котла и заорал блажным голосом:
- В укрытие! Сейчас рванет!
Рванула вначале военная братия: кто за сарай, кто среди сучьев, срезанных осколками, растянулся - не хватало еще от забавы недоумка погибнуть. Кухню раздернуло бутоном, окутанные паром и дымом макароны повисли на кустах и деревьях. Так смешно, так смешно - живот надорвешь. Только смеяться никому не хотелось - взялись шутника разыскивать. Отыскали, потолковали маленько. Теперь, когда целиться будет, прищуриваться не надо.
Пятницкий пришел в Розиттен чуть позже этого спектакля. Поспешил к сараю, заранее присмотренному для наблюдательного пункта. Скорей бы на крышу взобраться. Знал, сейчас пехоту вперед выпихивать будут, успех развивать. А как его разовьешь, если впереди два километра поля без единого кустика, а за ним новый "г. дв." под названием Бомбен! Без артиллерии, как ни выпихивай, далеко не выпихнешь, на первой же меже залягут. Пристрелку быстрей надо.
На покалеченную, расшатанную взрывами крышу взобраться не удалось. Устроился на остатках сеновала. Разведчик Липцев с Женей Савушкиным быстро подтянули кабель с огневой, обеспечили связью.
Вытаскивать батарею в Розиттен не имело смысла. Для прямого выстрела Бомбен недосягаем, а раз так - лучше с закрытой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69