— Чудно сначала… Непривычно… Хоть и ожидал — летал в самолете, знал, что это такое, но то ведь было несколько секунд, а тут минуту летишь, пять, полчаса — и все паришь над креслом… Но потом освоился.
Ученых интересует все: и записи в бортжурнале — придирчивее, чем во время тренировок, рассматривают они почерк Юрия Гагарина. Они слушают отчетные сообщения о работе приборов, записанные Гагариным на магнитофонную ленту в космосе, запись его «разговоров» с Землей, просматривают рулоны пленки, делают замечания о его работоспособности в условиях невесомости.
Но свои собственные выводы сделал и сам космонавт. Он рассказывал о своих наблюдениях невесомости:
— После вывода на орбиту, после разделения с ракетой-носителем появилась невесомость. Сначала это чувство было несколько непривычным, хотя и раньше, до этого, я испытывал кратковременное воздействие невесомости. Но я вскоре к этому состоянию невесомости привык, освоился с этим состоянием и продолжал выполнять ту программу, которая мне была задана на полет. По моему субъективному мнению, воздействие невесомости не сказывается на работоспособности организма, на выполнении физиологических функций.
В процессе всего полета я вел плодотворную работу по программе. При полете принимал пищу, воду, поддерживая непрерывную радиосвязь с Землей по нескольким каналам как в телефонных, так и в телеграфных режимах. Я наблюдал за работой оборудования корабля, докладывал на Землю и записывал данные в бортжурнал и на магнитофон. Самочувствие в течение всего периода состояния невесомости было отличным, работоспособность сохранилась полностью…

ВОТ МЫ И ПРИЗЕМЛИЛИСЬ…

ДВЕ зеленые машины — газик впереди, за ним автобус вот уже битый час колесили по дорогам. Шофер Саша, знаток здешних мест, поворачивал в одну сторону, отъезжал метров сто.
— Назад! — махал рукой человек в летной куртке. — Попробуй вот сюда еще, — советовал он. И надевал наушники. Слушал, внимательно слушал, стараясь отключиться от шума машины.
— Ту-ту-ту, — врывалось громко, забивая гул мотора. Человек в летной куртке сокрушенно качал головой:
— Трудно на Земле найти место без антенны…
— Саша, поворачивай на Луну! — кричали шоферу из глубины автобуса. — Там пусто, никаких звуков… И уж чего-чего, а антенны поищешь…
— На Луну не на Луну, а вот на эту просеку нам свернуть надо, — показал человек в летной куртке вправо и попросил водителя:
— Останови-ка, браток, может, все-таки мотор виноват. Выйду послушаю.
Он лихо выпрыгнул из автобуса, приладил наушники и замер. Тишина. Впервые за много километров — тишина. Осторожно, боясь спугнуть эту долгожданную тишину, покрутился вокруг себя: тишина!
— Ребята, выходите!
— Ту-ту-ту, — предательски запищало в наушниках.
— А, черт! — выругался человек в летной куртке и поспешно нырнул в автобус, где во весь голос хохотали парни.
— Вон посмотри, — показал ему в сторону леса водитель: под елками стоял дом лесников, ощетинясь добрым десятком антенн на крыше.
— Хоть на Луну! Только подальше отсюда, — махнул он рукой шоферу.
И снова тронулись в путь, в поисках места без антенны…
В автобусе сидели космонавты.
— Считай, что один виток сделали, — пошутил кто-то. Летчики всерьез озадачились: где же найти место без антенны? Всякие неожиданности были на тренировках, но такого, честно говоря, не ждали. Утром спокойно поехали заниматься пеленгацией, а на старом месте, где инженеры совсем недавно испытывали свой пеленгатор, вырос дом. А где дом — там лес антенн… Вот беда ведь какая!..
Авторы пеленгатора сидят в автобусе вместе с космонавтами и горюют. И больше всех Альбина — молодой инженер. Пеленгатор — ее первая работа. Руководитель, тот самый человек в летной куртке, даже приуныл.
— Толя! — говорит ему друг, инженер Валентин. — Давай попробуем заедем глубже, подальше от этого шоссе… Вот по этой дороге, что ли…
Автобус и газик уходят в глубь леса, по незнакомой дороге. Шофер Саша гонит и гонит свой газик, пока впереди не открывается большая белая поляна.
На этот раз повезло. Тишина такая, что кричи — не докричишься.
Инженеры проверяли аппаратуру. Я смотрела, как они вытаскивают на снег большой черный ящик с множеством приборов, который называют передатчиком, как садятся около него и «колдуют», проверяя, работает ли он.
Потом отдыхают. Анатолий рассказывает про свой первый рабочий день на заводе.
— Пришел после института, зеле-е-ный, ничего еще не знаю… Встретил меня специалист, осмотрел так это критически. Потом принес какие-то стерженьки, протягивает: «Затачивай, равняй вот по такому размеру…» И ушел. «Зачем?» — кричу ему вдогонку. — «Некогда, некогда. Затачивай». А делали тогда на заводе карманный приемничек…
Анатолий помолчал, что-то вспоминая.
— Это была большая школа, мой первый радиозавод, — продолжал он, — сразу после войны с материалами туго, все старье поступало к нам. А надо было сделать вещь. Вот когда я научился сберегать копейку. С тех пор во многих местах поработал, а радиозавод помню…
— Интересный был этот заказ, — показал он на пеленгатор, — раньше мы работали с лампами и ничего общего с этим не имели. Пришлось все заново переоборудовать, освоить. Сделали вот, — похлопал он ладонью серую металлическую стенку пеленгатора. — В этой маленькой коробочке собраны все достижения нашей радиотехники, полупроводники здесь самые новейшие…
Вдруг слышу гагаринский голос из автобуса:
— Оль!
— А?
— Шашлыка хочешь?
— Конечно!
Поднимаюсь в автобус, а там — как в ресторане. Только вместо тарелок — бумажные салфетки, а за официантку — Юра Гагарин.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23