Запомоенные ковырялки – ворох лохмотьев, обгаженных, обляпанных. Выход из подобного состояния для падших почти невозможен, так как в женских зонах затруднен переход из-за их разбросанности. Зоновские врачи говорят, что избитого до синевы мужика можно встретить редко, а женщины уродуют женщин до полной синевы, избивая для начала мокрыми полотенцами и валенками, заполненными тяжелыми предметами. Бывает, насильно надевают на голое тело мокрую маломерную рубашку, которая ссыхаясь, со страшной болью корежит грудную клетку. Редко кто из женщин, пройдя зонный ад, может стать женой или матерью.
В стране нет развернутой статистики, но примерно на пятнадцать мужских лагерей приходится один женский. Женщин за жестокие преступления, как правило, не расстреливают – не дают вышак, и у них два режима – общий и строгий. Смешение разных категорий женщин в таких режимах превращает женские зоны в море сплошного беспредела. Правило беспредела везде одно: хочешь жить, умей вертеться. Неволя на всех действует гнетуще, на женщин особенно. Меняется речь, например, коблы говорят по-кобельи; походка становится прыгающей, здесь сказывается одежда: кирзовые сапоги, косынки, халаты, юбки, отсутствие мужского внимания; телосложение становится сельдеподобным, плоским. Резкий визг, ориентация на нарочитую сексуальность и подхватывающее подобострастие – форма поведения многих. Поддержка мероприятий начальства вместе с глупой инициативой выделяют большинство осужденных женщин. Многие тут же начинают «исправляться», исправляя других нескончаемыми поучениями. Доносы цветут и пахнут букетами. Мужские семьи в зоне более или менее постоянны по кругу людей и интересов. Женские же семьи создаются мгновенно и так же быстро разваливаются. Исключение составляют дружные скрутки: кобел – ковырялки, многие из которых продолжают жить вместе и на воле. В женских зонах происходит полное растление женского, как материнского, так и культурного начала, заложенного прошлыми поколениями. Вышедшие на волю женами уже не могут быть, остается дальше идти по пути падения, проституции и наркомании. В Сибири можно увидеть детские тельца, выброшенные в мороженый кал общественных туалетов, в мусорные урны и на свалки. Цинизм по отношению к жизни тут превосходит дьявольские пределы.
Женщины так же, как и мужчины, покрываются татуировками, имея отличие в преобладании партаков, отмечающих одиночество, потерю детей и сексуальность: на лбу под волосами некоторые выкалывают лозунги типа «Да здравствует горячая ебля», в нижней части живота «Сад коммунизма» и т.д. Давно замечено, что женщины опускаются на дно быстрее, чем мужчины, и крепче привязываются к алкоголизму – «фунфуризму» (питье разных суррогатов в фунфуриках – маленьких пузырьках), к наркотикам (вмазыванию), к «кваканью» (поглощение возбуждающих таблеток).
Никакое описание любви не сравнится с письмами женщин-ковырялок своим дружкам (как мужчинам, так и женщинам). Эти письма зэки берегут, ценят, так как их чтение возбуждает и является хорошим пособием при сеансах. Мат-перемат в женских группах превращается в соревновательное состязание, прицепившись к конвоиру они будут перемалывать его по косточкам и «обливать помоями».
Женские казармы и камеры выглядят в сравнении с мужскими намного грязнее – особенно камеры в тюрьмах, где плач, стоны, крики новорожденных детей, постоянные склоки-драки создают гнетущую атмосферу.
Каждая зэчка знает, что после ее осуждения, она будет, как правило, брошена мужем, и посему стремится обзавестись поклонником из «своих» – зэков, да на всякий случай не одним. Начинается бесконечная переписка, перекидывание ксив в прогулочных двориках, разговоры пустыми кружками по трубному телефону, запуск «коней» через окна и канализацию. Писание превращается в процесс и завязывается «трубная любовь». Старый, прожженный сроками и преступлениями зэк, расписывает свою удаль какой-нибудь молодухе (в переписке все молодые), а старуха-зэчка ловит на крючок молодца. Договариваются о будущей жизни, переписке, явках, связях. В итоге иногда и впрямь создаются на воле семьи по переписке. Они обычно быстро разваливаются из-за конфликтов, ибо большинство прошедших через советские зоны становятся навсегда психонервноподорванными.
Но все же бывает под солнцем планеты и зэковская любовь. Нередко молодой отдает сердце старухе, лишь бы уцепиться за что-то, лишь бы почувствовать дом. Да и вольной жизни советской даже самой «равноправной» женщине нужна мужская поддержка-защита, подмога, без которой в большинстве районов Отечества просто невозможно жить.
Попав в тюрьму, зэчка стремится всеми путями забеременеть или, как говорят в Забайкалье, бугор на пузо поставить. Беременность и дети – важнейший фактор амнистии. Половая связь в тюрьмах и зонах является предметом купли-продажи, то есть, по-марксистски, товаром. В Новосибирской тюрьме час общения с зэчкой стоит 50 – 60 рублей. Дубак Сережа по кликухе Афганец продает бикс блатным в свои смены и подешевле – за 30 – 40 рублей, занимаясь личным подбором пар и завоевывая тем самым в уголовном мире большое, заслуженное уважение. «Ай да молодец, Сережа-Афганец, – рассказывает дважды убийца Саня Бурыкин, пробывший в зонах Сибири и Дальнего Востока 32 года из своих 50 лет и туда же шествующий по новому сроку, – удружил мне молодуху-малолетку. Испугалась меня, всего в шрамах, но потом сговорились. Чудо девочка!»
Зэки завидуют, просят Афганца. Однако Сережа к тому же шутник и большой юморист. Вот отслюнявил ему Витя Устинов (вор, только что из армии, служил в погранвойсках на Уссури) 50 рублей и ждет-переживает.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79