.. Дульчи, девочка моя, нет причины волноваться, говорил он ей...
Нет причины... Он бы не оставил ее, беззащитную, этим волкам, это уж
в его силах. Если молодого Бартоломью можно было спасти... Если в нем есть
то, благодаря чему можно было сделать из него мужчину... Гонка покажет
это, и Генри возвратится с ним домой. Если нет, и он окажется неспособным
заботиться о Дульчии, когда Генри не станет, тогда он не вернется. Генри
об этом позаботится. А она не узнает. Бог ему судья, но Дульчия никогда не
узнает.
Мальчик был плоть от плоти своего отца. Если он настроен идти таким
образом, каким пошел его отец, то он никогда больше не увидит Алдорадо.
Время покажет. Время... И гонка...
Музыка была веселой. Дульчия улыбалась ему, хрупкая, золотоволосая,
тоненькая в серебряном платье с длинной юбкой, сшитом в стиле давно
минувших дней. Ткань шуршала, что-то нашептывая. Она была холодной на
ощупь. Лицо Дульчии тоже было холодным. На мертвых губах не было улыбки.
Как неподвижно она лежала под ослепляющими лампами!
- Мы пытались связаться с вами, капитан. Я не знал, дадите ли вы
согласие на операцию, пятьдесят тысяч кредиток, в конце концов, здесь не
благотворительный...
Из бледного жирного лица текла кровь. Ладони на его плечах были
похожи на бумагу. Он крошил камни руками, пока между пальцами не
заструилась кровь, и на мгновение ему показалось, что сами рубины исходят
кровью...
Он швырнул их на белоснежный стерильный пол, они запрыгали, бросая
красные, зеленые, синие блики. Камни...
- Вот ваши проклятые пятьдесят тысяч кредиток! Почему вы не спасли ей
жизнь!?
Под ярким светом мерцали на фоне мертвой плитки драгоценные камни.
Каким холодным было ее лицо... Они попытались увезти его, он кого-то
ударил, но ему связали руки, сломали кости, и боль заполнила его, ревущего
от ярости.
Прошла вечность. Горы поднимались из морей, по их склонам стекала
грязь, унося бесчисленные трупы микроскопических мертвых существ. Штормы
разбивались о вершины, реки искрились, пробивая себе путь. Прибой
накатывался на низкие пляжи, купающиеся в белом солнечном свете.
Образовавшийся лед разбивался с грохотом, напоминавшим отдаленный пушечный
выстрел.
Он лежал в ледяном прибое, раскачиваемый волнами, которые тащили,
тащили его за собой, не переставая.
- ...Надо проснуться, капитан. Не умирайте.
ЕГО ГЛАЗ БЫЛ ОТКРЫТ. ГЕНРИ ДОВОЛЬНО ЯСНО УВИДЕЛ ЛИЦО БАРТОЛОМЬЮ. ЕСЛИ
БЫ МОЖНО БЫЛО ОБЪЯСНИТЬ, ЧТО ОН ЗАМОРОЖЕН ВО ЛЬДУ, МАЛЬЧИК БЫ ПОНЯЛ, ЧТО
ЛЕД НЕЛЬЗЯ РАЗБИВАТЬ, ИНАЧЕ СНОВА НАХЛЫНЕТ БОЛЬ...
Генри моргнул. Увидел, как посветлело лицо Бартоломью. Мальчику
досталось. Генри вздохнул, он хотел сказать ему... Но голоса не было.
Его язык - о Боже, неужели Таскер отрезал ему язык? Судорожными
усилиями Генри толкал, кусал...
Появилось пятно боли, словно пламя свечи на фоне обгоревшего дерева.
Грудь его задвигалась от того, что можно было назвать призраком смеха.
Какая разница, есть ли у трупа язык!
Что-то коснулось его руки.
- У меня здесь аптечка. Этот препарат должен снимать боль. Надеюсь он
поможет, капитан.
ВСЕ В ПОРЯДКЕ, ЛЭРРИ. Я НИЧЕГОШЕНЬКИ НЕ ЧУВСТВУЮ, ЕСЛИ ЛЕЖУ, НЕ
ДВИГАЯСЬ. ПОНИМАЕШЬ, ЛЭРРИ, Я НАХОЖУСЬ ВНУТРИ ЭТОГО ПИРОГА ИЗ ТЕПЛОГО
ЛЬДА...
НЕТ, ЧЕРТ ТЕБЯ ДЕРИ. НЕ ДАВАЙ МЫСЛЯМ ПУТАТЬСЯ. ЭТО ПОСЛЕДНЕЕ
ПРОЯСНЕНИЕ ТВОЕГО СОЗНАНИЯ ПЕРЕД КОНЦОМ... НЕ ПОГАНЬ ЕГО ФАНТАЗИЯМИ.
БЕДНЫЙ МАЛЫШ! КАК, ЧЕРТ ВОЗЬМИ, ОН ВЕРНЕТСЯ НАЗАД? ИДТИ ДАЛЕКО, ДВАДЦАТЬ
СОТЕН МИЛЬ, ГОРЫ, ПУСТЫНИ, ТРЯСИНЫ... И ПРИБЛИЖАЮЩАЯСЯ ЗИМА. У НЕГО ЕСТЬ
ОДИН ГОД - КОРОТКИЙ ГОД КОРАЗОНА - ДЛЯ ТОГО, ЧТОБЫ ЗАРЕГИСТРИРОВАТЬ
ЗАЯВКУ.
Лицо Бартоломью напряглось.
- Я попробую зафиксировать кости, капитан. Я смогу сделать это, мне
так кажется. Я прошел курс в Государственном Институте.
НЕ ТРАТЬ НА МЕНЯ ВРЕМЯ, ЛЭРРИ. ЛЮДИ ТАСКЕРА МОГУТ ПОЯВИТЬСЯ ТАМ,
НАВЕРХУ, В ЛЮБОЙ МОМЕНТ. ОНИ УВИДЯТ СЛЕДЫ. МОЖЕТ БЫТЬ, ОНИ ВОЙДУТ, КАК МЫ,
МОЖЕТ, НЕТ. УЖАСНО, ЕСЛИ ЭТИ МЕРЗАВЦЫ ПРИБЕРУТ К РУКАМ ЭТО...
ЗДЕСЬ ТЫ В БЕЗОПАСНОСТИ, ЕСЛИ СПРЯЧЕШЬСЯ В ЛЕСУ. НО ЧЕМ ТЫ БУДЕШЬ
ПИТАТЬСЯ? МОЖЕТ БЫТЬ, ЕСЛИ ТЫ ОТПРАВИШЬСЯ НАЗАД СЕЙЧАС ЖЕ, ПОКА СНЕГ НЕ
ЗАПОЛНИЛ КОЛЕИ... НО ТАМ, СНАРУЖИ, ХОЛОДНО. НАЧИНАЕТСЯ БУРЯ. ОНА МОЖЕТ
ПРОДЛИТЬСЯ НЕДЕЛЮ - ИЛИ ДВЕ. ЗДЕСЬ НЕЧЕГО ЕСТЬ, НО ЕСЛИ ТЫ УЙДЕШЬ, ВЕТЕР И
СНЕГ ДОБЕРУТСЯ ДО ТЕБЯ. НЕ БЕСПОКОЙСЯ О БИРКАХ, ОНИ БОЛЬШЕ НЕ ИМЕЮТ
ЗНАЧЕНИЯ. СЛИШКОМ ПЛОХО. С ДУЛЬЧИЕЙ ВСЕ БУДЕТ В ПОРЯДКЕ. ОНА УМНИЦА...
НО СТАРИК БАРТОЛОМЬЮ... Я ДОЛЖЕН БЫЛ ПРЕДВИДЕТЬ ПОДОБНЫЙ ПОВОРОТ...
СТАРЫЙ ПИРАТ... ОДУРАЧИЛ МЕНЯ...
- Ладно, капитан. Я начинаю.
И появилась настоящая боль. Она продолжалась и продолжалась. Через
какое-то время Генри забыл о ней. И забыл о сломанных костях и новом мире,
найденном и снова потерянном, о буре, ревевшей за порталом, о людях
наверху, охотившихся за ними, и о безграничной пустыне, отделявшей их от
Панго-Ри. Он забыл обо всем этом и о многом другом, словно ничего никогда
не было, только он один в темноте среди звезд.
Потом он начал вспоминать. Сначала, конечно, боль, затем причину
боли...
Второе было немного труднее. Он получил приказ выйти из боя и
отступить к Лидпайпу. Его катер подбили... Грубая посадка. Огонь...
Амос...
Амос был не такой. Его лицо все в морщинах, его рыжие волосы
исчезли...
Амос был мертв. Что-то, связанное с садом, драгоценными камнями и
девушкой Дульчи, но не Дульчией. Только что-то в ее улыбке, в линии щеки,
когда она сидела у огня.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49