А вечером, едва уловив в шелесте камыша равномерные всплески воды под дружными ударами весел, выходил на берег и, радостно помахивая хвостом и нетерпеливо повизгивая, ожидал, когда из-за поворота реки выпорхнет, сверкая на солнце веслами-крыльями, похожая на стрекозу байдарка с любимыми им существами.
Время летело, как лепестки лотоса. Совсем недавно еще ждали, когда же распустится этот сказочный цветок, бледно-розовый, как зори над Волгой, нежный, как эгретки цапель, а теперь под легким порывом ветра он теряет свой наряд, как осенний лес листья. Тихие култуки с прозрачной водой, где он вырос, заалели розовой пеной. И вот настал день, когда рано утром, еще до восхода солнца, Щена поднял вой сирены. Проломив стену камыша, к берегу протиснулся буксир — один из тех, что каждый день проплывали мимо. Хозяева быстро убрали палатку и погрузили на палубу какие-то мешки, среди которых вскоре очутился и Щен.
Снова завыла сирена, и зеленые заросли камыша поплыли назад все быстрее и быстрее. Когда стена камыша внезапно расступилась, буксир замедлил ход и стал причаливать. Щена взяли за шкирку, и, свесившись как можно ниже, отпустили. Он неуклюже шмякнулся в высокую траву, но тут же поднялся и, задрав свою всепрощающую морду, приветливо завилял хвостом, как бы говоря: «Извините, я поскользнулся, но что же вы не сходите?» — никто не выпрыгнул следом. Серая глыба, нависшая над Щеном, стала медленно подаваться назад. Щен испуганно заметался по берегу. Рискуя упасть в воду, он заскреб лапами по железному борту и, не видя людей, жалобно заскулил. Потом отбежал назад и стал высоко подпрыгивать, стараясь заглянуть через борт, а когда вернулся, между берегом и буксиром пролегла широкая полоса воды.
Буксир уплывал. Щен что есть силы бросился за ним и бежал до тех пор, пока не кончилась поляна и высокая стена камыша не преградила ему дорогу. Он пытался пробиться сквозь зеленый частокол, за которым уже не было видно ни реки, ни буксира, но быстро выдохся и, запутавшись в переплетении прошлогодних стеблей, горько, отчаянно завыл, как может выть только щенок, брошенный людьми, которым он отдал всю любовь, переполнявшую его большое собачье сердце.
ОСТРОВИТЯНИН ДЖЕК
Высадившись из шлюпки на неприветливые с моря бараньи лбы острова Великий и перетаскивая потом подальше от брызг прибоя походное снаряжение, мы в суматохе не сразу заметили, что кроме хозяйки кордона — одинокой старой карелки, за нами пристально следит еще одна пара глаз. Поняв, что ее обнаружили, из укрытия вышла великолепная лайка волчьей масти, очень худая, но мускулистая, полная достоинства и врожденного благородства. Мы узнали, что собаку зовут Джеком и что на острове незадолго до нашего приезда разыгралась трагедия: пропал ушедший в море лесник. Через несколько дней нашли его перевернутый карбас, а потом в кровоподтеках и ссадинах, качающаяся от слабости, притащилась домой собака.
К нашему приезду Джек отнесся равнодушно: вильнув несколько раз хвостом, он снова лег, положив умную волчью морду на вытянутые передние лапы. Спустя некоторое время, мы стали брать его с собой в походы по острову. Джек постепенно привык к нам и на заботу о нем отвечал беззаветной преданностью. А вскоре представился случай это доказать.
Однажды ушла за морошкой и не вернулась наша бессменная повариха Юлька. Прождав до полуночи, мы забили тревогу. Двое вышли в море на лодке, чтобы обследовать побережье, а я с Джеком отправился в глубь острова. Наша прогулка была не из легких. Северная приморская тайга — это нагромождение огромных замшелых валунов, вековые разлапистые ели в сивых космах длиннобородых лишайников, ржавые болота с окнами темной воды, окруженными предательской трясиной, непроходимые заросли багульника, огромные, выше пояса, папоротники, войти в которые все равно, что окунуться в холодную воду. И над всем этим хоть и белая, но глухая, тревожная таежная ночь, изредка оглашаемая предсмертным криком какого-нибудь животного, схваченного вышедшим на охоту хищником. Неутомимый Джек, мокрый, исхлестанный ветками, бежал впереди. Часто я видел только крендель его хвоста, как флажок, мелькающий в зарослях. Время от времени мы останавливались: я, чтобы покричать, Джек — чутко прислушаться. Оба мы понимали безнадежность поисков: остров недаром прозвали Великим — силами трех человек и одной собаки его не обшаришь. Но мы не могли сидеть сложа руки и поэтому снова и снова карабкались на скалы и ныряли в таежные дебри. Время от времени Джек неуверенно оглядывался, как бы спрашивая, куда идти дальше, и снова трусил вперед, то опустив голову и рыская носом по замшелым кочкам, то поводя ушами и задирая морду вверх, ловя какие-то только ему понятные звуки и запахи.
А потом случилось невероятное. Джек заволновался и, суетливо порыскав из стороны в сторону, уверенно рванул в заросли багульника, которые я хотел обойти. Подумав, что он поднял зайца, я крикнул: «Джек, вернись!» Он тут же остановился, но назад не побежал, а искоса посмотрел на меня и нетерпеливо заскулил. Это было так непохоже на сдержанного, исполнительного Джека, что я решил довериться ему.
По тому, как долго мы шли по следу, двигаясь все время в одном направлении, было ясно, что мы пересекаем остров и что след ведет к самой дальней его оконечности. А когда угрюмый ельник сменился сосновым бором и меж бурых стволов появились сначала голубые просветы, а потом и безбрежная даль открытого моря, я понял, что не ошибся. Перед нами был кордон Дальняя Корга — неприветливый, даже мрачный дом без хозяина. Войдя в него я огляделся.
1 2 3 4