Похоже, она сомневалась в моих литературных способностях. Нет, даже не так. Ей это — без разницы. Ведь и корявыми, немытыми речами можно здорово досадить человеку. Скорее всего она боялась, что мое остроотточенное перо литературного сатирика будет нацелено в ее сторону, а она жуть как не любила, когда кто-то издевается над нею, и сама всякую самокритику начисто отвергала. Вот это — скорее всего! Потому она и выглядела, казалось бы ни с того ни с сего, излишне взвинченной.
Я решил не докучать ей досужими уточнениями и, чтобы наклюнувшие зубки меньше беспокоили и щенка, и нашу хозяйку, в точности выполнил рекомендации пишущего собаковода.
Конечно, кто-то вспомнил дедушку Крылова.
Но сапоги теперь не обязательно уметь тачать. Это за дураков делают машины. И пироги печь — не мужское дело, чтоб там не говорили о лучших поварах мужского пола. Пусть этим своим делом бабы занимаются и совершенствуются в нем. А вот писать… Да, писать теперь все умеют и бабы, и мужики, и такую ахинею пишут, что аж жутко становится, когда читаешь.
Возможно, нечто подобное было в уме супруги, не зря она косила глаз в сторону стола с моими лекарствами. Но решила быть милосердной на этот раз и ничего подобного вслух не сказала.
А на следующий день мы стояли в прихожей скорбно склонив головы над кучей растерзанной обуви. Кутенок со слабыми молочными зубами умудрился за одну ночь разуть своих хозяев.
Минута траурного молчания истекала. Супруга, судя по ее лицу, начала что-то соображать, и во что бы то ни стало надо было задать правильный ход ее мыслям, чтобы не загреметь вместе с песиком. Лестницу на этот случай строители услужливо подвели к входной двери.
«Хрущевка» она и есть «хрущевка», что тут долго объяснять.
— На этот раз, — спокойно молвил я, — ты не смогла предвидеть события, или, говоря собачьим языком, который нам теперь тоже надо осваивать, тебя подвело чутье. Именно по милости автора дурацкого опуса Кирюша за одну ночь разул нас.
Хозяйка молчала. Она находилась в шоке.
— Все вышло по науке. — продолжал я, осмелев, и уже совсем благодушным тоном. — И пес у нас, видишь, какой умный. Как ты хотела, так и сделал: одной обувью ограничился.
Супруга была как никогда объективной. Думаю, далась ей эта объективность нелегко. Ее губы дрожали с досады и отчаянья.
— Я бы этому твоему автору пишущее перо в задницу вставила! — гневно прошипела она, не в силах перейти на крик. — Нет, лучше бы я ему голову отвернула!
— Свою надо приучать работать. — посоветовал я. — А то раскудахаталась: «Он у меня в доме не живет! Он мне вреда причинить не может!» И меня с толку сбила, и сама вот теперь рублем расплачивайся за свое легкомыслие.
* * *
Несчастье организует, сплачивает, примиряет… Мы с женой пошли в магазины вместе. Обычно дороги наши расходились у подъезда: моя шла в винно-водочный, и я там простаивал в очередях, а она отоваривалась в хлебном… А тут в сторону продуктовых мы даже не взглянули.
Терпеть не могу запах залежалого хлама, у меня на него — аллергия, и никогда раньше, по причине моей реакции на всякое барахло, жену в магазины не сопровождал. Несмотря на мой чих, мы приобулись и накупили Кирюше игрушек. Дома новую обувь спрятали в кладовку, а игрушки отдали нашему питомцу. Радости его не было конца. И мы вместе с ним радовались, наблюдая, как он треплет, рвет и раздирает на части безобидные и не пользующиеся спросом у детворы игрушечные существа.
Неизвестно, сколько бы продолжалась наша идиллия, если бы черт не дернул супругу купить модельные туфли самой что ни на есть последней моды. Если кто-то думает, что в нашем городе «крик обувной моды» пылится на полках магазинов, тот просто не понимает, в какое время мы живем…
… Она достала их по блату, с черного хода и по договорной цене, которая официально в то время еще не функционировала. И поскольку туфли, о которых, может быть, она всю жизнь мечтала, достались ей страшно трудно, то и ее радости не было предела. Она взахлеб рассказывала, кто с кем для этого свел ее и кому и сколько она для этого на руку положила.
— Я не мешал ей радоваться. Лежа на диване, я смотрел телевизор. Передача попалась не очень скучная, даже в какой-то степени развлекательная, и я время от времени сдержанно улыбался. А жена считала, что я разделяю ее радость, и млела от восторга. Мы увлеклись своими эмоциями и не заметили, как Кирюша выскользнул из комнаты.
Постепенно трескотня жены стала раздражать меня, и я, чтобы вновь обрести желанный покой, вынужден был сказать:
— Дорогие туфли как нельзя кстати будут к твоим ногам.
Я думал, что такое замечание вполне удовлетворит ее, и она отвяжется. Но увы! Наверное, я не часто нахожу добрые слова для супруги, потому что каждому такому слову она ужасно радуется. И на этот раз реакция была более чем положительной.
— Конечно, мой милый! — запричитала она, — Ты как всегда прав! Голубчик ты мой ненаглядный, сейчас я все продемонстрирую тебе!
Она бросилась в прихожую, и там сразу же раздался ее душераздирающий вопль.
У меня внутри все похолодело. Не от ее страшного крика, а от своей собственной догадки. Я как ошарашенный слетел с дивана…
В прихожей Кир лежал у двери, зажав между лапами разодранный дефицит, и, поблескивая выпученными глазами, посматривал на нас. Он понимал, что мы встревожены, но о причине нашей тревоги никак не мог догадаться. Жена выхватила у него свое истерзанное сокровище и медленно опустилась на табуретку, отрешенно глядя на то, что осталось от покупки. Она не подлежала восстановлению. Туфля, конечно. Жена должна была рано или поздно придти в себя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36