Харис, неприметный, невысокий, с лицом непородистым и незаметным, с тихим голосом, на первый взгляд мог показаться совершенно случайным здесь человеком. Он был в спортивном костюме и с золотым перстнем на пальце. Что-то властное и пронзительное таилось во взгляде его восточных узковатых глаз. Харис медленно цедил джин с тоником.
— Ну что, в вашем собрании? Националы все выступают?
— А пусть его выступают… — Бонус ухмыльнулся, — Все это до поры, до времени. Кому-то очень выгодно разыгрывать эту карту. Чтобы под шумок награбить побольше.
— А тебе тоже выгодно, Бонус? — усмехнулся Харис.
— Нет, Харис, мне это не выгодно. Я хочу поднять эту страну из руин.
— Ты?! Ох, не смеши меня! Небось уже прикупил себе домик в Майами, а? И семью в Испанию отправил?
— А если бы твоим детям угрожали убийством, ты бы что сделал?! Я не собираюсь уезжать из этой страны. Это моя страна. И давай оставим этот разговор. Кажется, мы еще не договорились.
— Сколько, пять или шесть? — лениво спросил Харис, — Ты все же хочешь делать ставки?
— Давай пять. Пока… — Бонус заметно волновался, но старался скрыть это за широкой улыбкой. Он не пил. Его бокал так и стоял нетронутым.
— Нет, мне все-таки интересно! — Харис вскинулся, потянулся к пачке сигарет и ловко вышиб из нее одну, — Пять штук зеленых ты готов выложить… Это что за пес у тебя?! Вон тот маленький белый буля, которого мне Алик сегодня показал? Ты уверен, что это не фуфло какое? Тут даже не в бабках дело. Мне просто интересно, из принципа. Зачем ты эту мелочевку выставляешь против моего Китая…
— Это мои проблемы, Харис. Хочу и выставляю. Ты-то что дергаешься, раз твой Китай такой крутой?
— Ладно, Бонус, по рукам. Ну так как будем — насмерть или на * скреч*?
— Насмерть, Харис, насмерть, потому что на кой мне нужен этот буль, если он не возьмет твоего? Мне не жалко. Может, тебе жалко? Пес-то у тебя дорогой. Мой ведь так…почти дворняга!
Глаза Хариса блеснули подозрительно и недобро. Он усмехнулся:
— Не пойму я, Бонус, зачем ты этот балаган устроил? А может, хитришь? Может накачал своего пса чем, а?
Бонус рассмеялся, встал и похлопал Хариса по плечу:
— Брось, братан, чего сочиняешь, ты ж не писатель!
Одевшись, они вышли на улицу. Возле арены сгущалась толпа. Все смотрели на Китая, которого наконец вывели из машины помощники Хариса.
Это был настоящий гигант, большой и золотисто-желтоватый, с густой шерстью, мощными крепкими лапами, квадратной головой с полностью купированными ушами. Нос у Китая тоже был розовато-коричневый. В маленьких темных угрюмых глазах мерцала какая-то нездешняя дикость — казалось, этот алабай вообще не понимал, что за мир его окружает. Он был словно отгорожен от всех — от собак, от людей, от машин; однако в его ленивой, неспешной грации таилось что-то опасное, неясное, и потому пугающее. Харис привез этого алабая из какого-то дальнего туркменского аула, затерянного в горах Копет-Дага.
Когда Алик увидел Китая, ему стало не по себе. Показалось, что алабай этот размером не меньше льва. И тело у него было не рыхлое, и не сухощавое, а такое, какое нужно — широкое, жесткое, мускулистое — будто только что его привезли с диких азиатских просторов. Ведь многие алабаи, которые рождались и росли уж в городе, постепенно деградировали, превращаясь в комнатных собачек для красоты. Но этот!
Зря он, Алик, во все это ввязался. Ясно, как божий день, что маленький Крис этому псу не соперник. Да и вообще, такая разница в весе и росте просто выходит за всякие рамки. Это не честный бой, а кровавая бойня. Но Бонус сказал, что толпе нужна кровь, ей нужна смерть — не экранная, не виртуальная, а самая настоящая, реальная.
Да, Крис хорош сейчас, он в прекрасной форме. Несколько последних дней Алик по утрам устраивал ему лыжные пробежки. Каждый день, с десяток километров Крис волок Алика по лыжне и по сугробам, по буреломам и горам. Сам Алик добегался до того, что похудел килограмма на четыре. А Крис наоборот, будто еще в груди и плечах раздался.
Трясущимися руками Алик пристегнул карабин, вывел Криса, пошел к арене. Шел, еле сдерживая рвущегося с поводка пса и ощущал себя так, как будто идет к собственной виселице. Крис же, почуяв всеобщее возбуждение, смешанный шум голосов, лая и рычания, унюхал и запахи крови, страха и смерти, что витали над черной возбужденной толпой. Он весь превратился в комок ярости и ненависти, готовый растерзать каждого, кто попадется ему на пути.
Толпа встретила их криками и свистом. В этом свисте и Алик, и Крис услышали разочарование и насмешку: Слишком трудно было вообразить, что маленький бультерьерчик сможет стать серьезным соперником огромного молчаливого алабая.
Крису было совершенно безразлично, кого убивать. Главное, что враг его был большим, его было много — целая гора мяса и шести! Он вгрызался в эту лавину в бессознательном упоении, почти не слыша и не видя, полностью отдавшись сладостной и разрушительной ненависти. Он не ощущал боли, не чувствовал, как кровь хлещет из разорванного уха. Он не слышал даже криков Алика, который пытался поддержать его своей похвалой — так сильна и всеохватна была его ярость.
…Что-то изменилось в нем с тех пор, как он потерял свой дом и родных ему людей. Кажется, в нем не осталось ни любви, ни ласки, ни ожидания. Только безумная жажда убивать.
Первые двадцать минут боя бультерьер почти не был виден из-под навалившегося на него алабая. Зрители свистели и кричали, предрекая Китаю полную и быструю победу. Никто даже не сомневался в том, что Китай придушит белого буля. Но алабаю все никак не удавалось ухватить соперника за самое горло — Крис неизменно выворачивался.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57