Я и сама несколько раз брала у нее интервью для нашей газеты. Это была вполне заслуженная слава. Лялька была очень красива — смуглая, тонкая, с черными гладкими волосами и очаровательной улыбкой. Она была похожа на молодую и коварную пантеру. Но главное, Лялька была умна, обладала очень грамотной речью, чувственным голосом и склонностью к импровизациям.
Вот и теперь она появилась на экране в чем-то белом, что очень шло к ее южному загару.
— Здравствуйте, в эфире вечерняя программа новостей…
Я смотрела на экран как в пустоту, смотрела, как знакомым движением Лялька отбросила челку, как передернула красивыми плечами, как нежно шевельнулись под смуглой кожей ее длинные тонкие ключицы… В этот момент я ни о чем не думала, просто смотрела на нее и почти ее не слышала.
Красивые губы Ляльки двигались, то и дело приоткрывая очень белые зубы:
— Трагическая сенсация дня. Сегодня утром, возле своего дома в элитном поселке Ясное был убит известный бизнесмен и политик, депутат Государственной Думы Олег Игнатьев…
Я ощутила леденящий холод; мрак и ужас преисподней разверзлись передо мной, а из светящегося экрана словно бы вырос тонкий стальной клинок и вонзился в переносицу, пронзил, прошил насквозь мой череп и лишил меня способности думать и ощущать. Голос Ляльки вклинивался в сознание какими-то обрывками, я смотрела на нее, на ее шевелящиеся губы и чувствовала, как пелена начинает застилать и мои глаза, и мое сознание.
…Эксперты полагают…его автомобиль был начинен…в тротиловом эквиваленте… позволяет классифицировать как заказное убийство… по версии следствия… его связи с криминальным миром…
Я смотрела на его дом с выбитыми стеклами. Я видела разрушенные ворота. Искореженные остатки его серебристой машины. Еще только вчера…я там была с ним, еще только вчера…он остался там, в проеме двери, освещенный бледным светом фонаря…я уехала.
Его лицо во весь экран, его лицо, каждая черточка, каждая морщинка в нем моя, родная до ужаса, до боли! Нет, нет, это сон, тоже сон, еще один ужасный сон, я сейчас проснусь!
— Нет!! Нет! О, нет! — я рухнула на пол и забилась головой об пол, я верила, что сейчас проснусь от этой боли, но не просыпалась. Будто бы сквозь толстый слой ваты до меня доносился испуганный голос Юли: «Яна, что с тобой, Яна?! Ответь мне, Яна, что с тобой?!» Она, наверное думает, у меня эпилепсия. Да, у меня эпилепсия, я схожу с ума, вот так, оказывается, сходят с ума. Это я убила тебя, Олег, я оставила тебя одного, я сбежала от тебя! Почему, о, почему я уехала?! Утром, мы бы вместе сели в эту машину, мы бы ушли вместе, мы были бы навсегда вместе, а здесь, без тебя, мне больше нет жизни, мне не нужна эта жизнь без тебя… Ты больше никогда не будешь любить меня. Я еще слышу твой голос, я осязаю еще твое тело, твое тепло и твой запах. Но все это осталось только во мне. Вне меня это уже не существует.
О мои зубы больно ударился стакан, вода плеснула мне в лицо, я бессмысленно смотрела на испуганную Юлю и на ее трясущуюся руку, сжимающую стакан. Пальцы у нее были тонкие и бледные, и на среднем пальце блестел серебряный перстень с бирюзой.
— Спасибо, Юль, не надо… — я поднялась, шатаясь как пьяная, вышла в коридор и побрела к туалету.
— Что с тобой, как тебе помочь?! Кто он, он твой знакомый? — Юля растерянно шла за мной.
Она ничего ведь не знала обо мне и Игнатьеве, эта Юлька. Она ведь была новенькой.
— Да…знакомый…спасибо, я сама…
Я включила кран с холодной водой и сунула голову прямо под бешено бьющую струю, в грязную, заплеванную раковину. Все было кончено. Сон мой исполнился.
XXI. Белая тень
Ни на другой день, ни через неделю никто не приехал мстить за убитого бультерьера. Первое время Дюшес пребывал в нервном ожидании. Он вздрагивал от шума машины, от лязга открывающихся ворот, от лая Полкана. Он побывал в городе у сына и попросил его «накатить» на «писак», если они что удумают. Но «писаки» так ничего и не придумали. Даже перестали приезжать по выходным. Дом их стоял сиротливый, заброшенный, тихий. Тихо зарастали травой дорожки на участке.
Так прошел месяц, потом другой. Настал сентябрь. Дачный сезон завершался. Все реже и реже слышались голоса садоводов.
Однажды в лесу Дюшес встретил соседа «писак», и тот показал ему на полянке могилку Криса. Песочный холмик уже зарос молодой травой. Сосед ушел, а Дюшес постоял над могилкой, выругался и с удовольствием помочился на холмик:
— Вот тебе, ублюдок. Что, получил, а?!
Казалось бы, Дюшес должен был торжествовать. Но навязчивое беспокойство как-то незаметно поселилось в нем. Не помогала даже водка. Наоборот, хмель гнал в голову дурные и глупые мысли: Дюшесу почему-то иногда казалось, что там, в могиле, собаки может быть и нет…
Однажды на станции он увидел белого бультерьера, и его окатило мистическим ужасом. С трудом он внушил себе, что это вовсе не Крис, а совершенно другая собака. Однажды какой-то белый деревенский пес перебежал ему дорогу на пустынной садовой аллее. Ничего особенного в этом не было, но Дюшеса прошиб озноб. Он возненавидел всех белых собак. Он как-то пожаловался Тоньке, жене. «Да у тебя, никак, белая горячка!» — устало махнула она рукой.
Несколько раз пес снился ему. Он сидел, пристально глядя ему в глаза и как-то вопросительно-нервно облизываясь. После таких сновидений Дюшес начинал глушить горькую уже с утра.
Поздней осенью, вдруг пропал Полкан. Убежал и уже не вернулся.
Тоскливая, черная, ледяная, пришла зима. Те крохи снега, что выпали, тут же смешались с песком и пылью, с паровозной свинцовой гарью, и грубый ветер шуршал пыльными бурунами по оледеневшей, стылой земле.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57