– Вот мы и дома, Вадимушка... Богу слава, что дома мы! Гляди-ка, братик с сестрицей навстречу тебе торопятся... – пятясь спиною, хлопотал и суетился о.Матвей, убирая лишнее с пути, чтоб не разбилось в суматохе. – Вот и на горемычную долю нашу послал радости Господь... – и опять, поперхнувшись на слове, потемнел и замолк надолго, словно вывихнулось что-то в душе.
Кроме близких никто и не признал бы, пожалуй, прежнего, восходящего трибуна в том виноватом призраке из небытия, с обвислыми руками стоявшем близ порога. Иначе как глубокой ночью ему и ста шагов не дали бы пройти в нынешнем его виде по столичным улицам, где поминутно снуют посольские машины, гуляют братские делегации, и великий вождь проездом на дачу мог омрачиться зрелищем личности на пределе человеческого паденья.
Пришелец с теневой изнанки бытия скорее от стыда за свое ничтожество, чем от холода, кутался в свой гадкий, на тесемочных завязках, влагой набухший ватник и почему-то плотнее затягивал на шее туго намотанный шарф. Крайнее утомление сквозило в неточных движеньях и на всем облике его от сбившихся волос и неправдоподобно темных рук до мертвенно-воскового блеска на скулах – вряд ли только от долгого неумывания из-за суровости тамошнего, откуда прибыл, уклада. Страдальческая, под Христа, бородка усиливала впечатление обреченности. Валяясь на полу арестантской теплушки, немудрено было малость поизбиться в условиях долгого этапного перегона. Но загоравшийся порою из-под постоянно приспущенных век, злой, нелюдской какой-то огонек во взгляде обжигал на расстоянье. И надо считать Дуниным подвигом, что, наткнувшись на него, не убежала, не разревелась, а нашла силы приветливо улыбнуться брату. Загадочная иногда, чуть высокомерная усмешка змеилась у Вадима в правом углу рта, отчего создавалось впечатление, что ему даже хорошо так. Видимо, прочно усвоенный кодекс лагерного поведенья – «ничего не проси, не надейся, не желай, не жалуйся, не жди»... навечно отучил его от былых, даже в скромных старо-федосеевских размерах, житейских излишеств. Многое другое также указывало, что первенец лоскутовский воротился домой в расстроенном здоровье. Так, настойчивое предложение согреть воды, чтобы сполоснуться с дороги, встречено было категорическим отказом Вадима, причем странные подергиванья в лице сопровождались приступом такой безудержной икоты, что старики испугались и отступили. Лишь после минутной неловкой заминки началась чрезвычайная хозяйственная беготня, настолько безмолвная, что ближайшие соседи Шамины проведали о событии только сутки спустя.
Пока виновник его переодевался в Дуниной светелке из казенного в домашнее – теплое, чистое и сухое, родня его, суетясь и мешая друг дружке, готовила ужин внизу. Всего лишь вторично за много лет, после пиршества по случаю замирения с фининспектором Гавриловым, вновь стелили парадную скатерть из сундука, а на кухне с риском повредить в таком переполохе ставили заветный самовар, потому что другого такого повода уже не могло представиться до конца лоскутовских дней, – совершали также уйму иных бесполезных поступков, выражавших не одно праздничное смятенье, а подспудное желанье отбиться от окаянных мыслей: еще не случалось, чтобы из тех запредельных краев отпускали домой на побывку. Недавняя радость по поводу исполнения желаний сменялась далеко не шуточными тревогами. Вдобавок уже четверть часа без малого смущенные хозяева дожидались дорогого гостя у накрытого стола – все, кроме Егора, который в ту пору понес за дверь повесить куда-нибудь набухшую влагой Вадимову одежду. Но лишь после повторного напоминательного оклика Прасковьи Андреевны некоторое оживленье наверху, скрип половиц как от подвижки мебели порассеяло вовсе нежелательные подозренья.
– Все в сборе, Вадимушка... не побрезгуй с нами чем Бог послал! – с протянутыми навстречу руками позвала она да так и замерла на скорбном полувздохе.
Рукою неуверенно скользя по перильцам, беспоясый и в ветхой отцовской рубахе наизнанку возлюбленный первенец спускался к ним по лестнице с безучастной застылой улыбкой, будто ему нипочем скандальное возвращение в лоно семьи, на деле же – не потому, что стыдился своего горького отступничества или старался смягчить свою каторжную неприглядность, а оттого, что вовсе ничего не замечал вокруг себя, устремленный к таинственным происходящим внутри него переменам. Сидевшей с опущенными глазами огорченной родне оставалось лишь изображать оживление и радость, словно не догадываются о его душевном смятении.
А между тем плакать хотелось старикам при виде покаянной неуверенности, с какой Вадим занимал прежнее, всегда ему принадлежавшее место за столом. И еще не успели сесть, когда подоспевший из смежной комнаты Егор значительно кашлянул, взглянув на родителей особо пристальным взором с намеком на только что сделанное открытие, чем сразу же подсушил совсем было готовые пролиться слезы стариковского умиленья. В свою очередь и у Дунюшки, подметившей их переглядку, поубавилось стремленья разреветься на братней груди.
Из-за позднего часа все же пора было к ужину приступать.
– Вот и снова сподобил нас Господь посидеть рядком, помолчать в единении перед отходом на сон грядущий... – приступил было о.Матвей, осеняющим жестом приглашая к трапезе, и тотчас померкнул весь при мысли, кому, собственно, надлежало бы воздавать благодарение за неоплатную радость свиданья.
И правда, беседа с возлюбленным пришельцем так и не наладилась в ту ночь, как не состоялась и за остальное время пребыванья его в Старо-Федосееве.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247