- А какая колбаса то была? - Никита Сергеевич вытер свою
потную лысину замасленной рубашкой Суслова.
- "Останкинская". Зажрались! А помните, когда мы
послали... дай бог памяти, четыре года назад, Шампанское в
Англию? Что они нам сказали?
- Ну, чего? Не помню я!
- Як же ты не помнишь, Никита?
- А-а! - рассмеялся Хрущев. - Они нам прислали
заключение медицинской экспертизы Центральной Лондонской
клиники, как щаз помню:
Уважаемый господин Хрущев!
Вашу мочу мы подвергли тщательному анализу. Все в норме.
Сахара нет, белков нет!
- А ты говоришь - колбаса! Над нами весь мир ржет!
Придурок ты! - Суслов не на шутку рассвирепел.
- Это кто - придурок?! Ты кому такие вещи говоришь?
- Тебе, тварь!
- Ну ты, фраер, заткнись, щас как дам больно!
- Господа, - на чистом русском языке проговорил шофер.
- На вас же люди смотрят!
И действительно, по обеим сторонам автомобильной
магистрали толпились любопытные американцы c цветами,
Пепси-колой, сосисками, сардельками, тушенками, очаровательными
проститутками и кубинскими сигарами.
У Хрущева засверкали глаза, когда он увидел транспаранты
алого цвета c надписью:
Товарищи, через двадцать лет наше поколение
будет жить при коммунизме!
Догоним и перегоним Америку!
- Сусликов, твою мать! Я не пойму, мы где: в Нью-Йорке, в
Москве или еще где?!
- В Штатах мы, в них родимых. Просто эти проклятые
капиталисты нашего языка не знают, вот и вывесили КПСC знает
что.
- Издеваются, - пробурчал Хрущев.
- Что по этому поводу скажет Кальтенбруннер! -
неожиданно для себя и для Хрущева сказал Суслов.
- Чего?! - хором прокричали Хрущев и лиловый негр.
- Ой, простите, товарищ Первый секретарь. Это у меня
так... просто вылетело, сам не знаю, почему. Наверное, все
из-за Штирлица! - и Суслов мирно потупил глазки.
- Смотри у меня, харя! Давно сортир не драил? - Никита
Сергеевич зверским взглядом окутал Суслова и влепил ему, просто
так, наверное, для порядка, небольшую пощечину.
Суслов расплакался. Хрущеву снова стало скучно и противно,
казалось, что этому путешествию не будет конца.
"Ну, Федька, смотри у меня! Я умею сажать не только
кукурузу! Я найду на тебя управу!" - Никита Сергеевич еще раз
вытер свою лысину и мельком плюнул в морду Суслову, который
удивился этому необычайно и заплакал сильнее.
- Плачь, плачь, срачная задница, Нью-Йорк слезам не
верит! Эти сытые хари еще будут возносить меня на самые высокие
пьедесталы! Я буду учить их строить социализм! - Хрущев
посмотрел в окно и наивно заулыбался. Толпа скучных американцев
не заметила его улыбки и продолжала c удивительным бесстрастием
пожирать сардельки. - Сусликов, твою мать! А выпустили ли
почтовую марку c моей xa... физиономией, в честь моего приезда
в Штаты?
- Выпустили, выпустили, - заплаканным голосом сказал
Суслов.
- Ну и что же?
- "Ну и что же?" - передразнил Суслов.
- Ты чо дразнися? А?! Я тэбе спрашиваю, берут марки-то?
- Не-а!
- Чавось?
- Нет, говорю тебе, не берут! На хрена им, Никита, нужны
твои марки! Их и приклеить то никуда нельзя!
- А шо ж, трудно сробить шо ли? Харькни, да клеи себе, на
здоровье, хоть на задницу.
- Да плюют то не туда, куда надо...
Хрущев надолго задумался, пытаясь понять, куда это плюют
на марку так, что ее невозможно приклеить и почему она из-за
этого никому не нужна. "Не понятно, - подумал Хрущев. - Надо
спросить у Штирлица. Но что бы по этому поводу скажет
Кальтенбруннер? Стоп! Какой еще там Кальтенбруннер? Причем
здесь он? И вообще, кто он такой?!"
- А кто такой Кальтенбруннер? - поинтересовался Никита
Сергеевич.
- А бог его знает! - сказал приглушенный голос из
багажника.
- Кто это? - хором спросили Хрущев и Суслов.
- Так это же я, Пельше.
- Пельше, твою мать, ты чего там делаешь? Полезай сюды!
Ты то мне как раз и нужен. Шофер, останови машину! Эй вы, там,
оглохли, что ли? Stop car! Stop! I sad, чувырло!
Автомобиль остановился, из багажника вылез дорогой товарищ
Пельше. Через минуту c грохотом открылся капот и из-под
радиатора начал выползать Борман.
- Здравствуйте, Никита Сергеевич! - поздоровался Пельше.
- Guten Tag! - поприветствовал Мартин Рейхстагович.
- Хиллоу, халлоу! - неохотно поздоровался Хрущев.- Живо
в машину, тут люди кругом, еще покалечат не на шутку.
Автомобиль вновь тронулся, дорогой товарищ Пельше начал
записывать очередное послание Центра Штирлицу:
"Алекс - Юстасу.
По нашим сведениям установлено, что мы ни хрена не знаем о
гражданине Кальтенбруннере. Однако, среди членов ЦК, как
зараза, распространяется страшная болезнь, суть которой состоит
из двух вещей:
1. При принятии любого важного решения возникает вопрос:
"Что по этому поводу скажет Кальтенбруннер?"
2. Кальтенбруннера никто не знает и в глаза его никогда не
видели.
Вам необходимо изучить объект, в котором обитает указанный
выше субъект и в случае удачи, доставить его в Москву.
Впредь, до особого распоряжения, это задание будет
фигурировать в секретных документах ЦК под названием
"Брунистская зараза".
Алекс".
- А что вы там делали, в багажнике? - спросил Никита
Сергеевич. - И кто это c вами, говорящий по-перуански?
- Так работа же у меня такая, - гордо сказал Пельше. -
А это Борман! И говорит он не по-аргентински, как вы изволили
выразиться, а по-китайски. Он немец английского происхождения,
бывший фашист и рейхсляйтер.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69