Хуже дня у Белаша не было с похорон сестры. Сбежались все родственники, цыганки плакали, как на поминках, Валя лежала с сердечным приступом… Белаш поехал к Марии – услышать от нее, как было дело.
Она была дома одна, и Белаша передернуло, когда он увидел лицо племянницы: распухшее, сизое от синяков. Она не плакала. Коротко спросила:
«Он у тебя был?»
«Был. Это правда, что он сказал?»
Все-таки нужно было думать, о чем спрашивать. Не мешало вспомнить, чья дочь Мария. По ее изуродованному лицу пробежала судорога. Она отвернулась, отошла к окну. Глухо сказала:
«Раз ты веришь – значит, правда».
Больше Белаш не добился от нее ни слова. И по сей день жалел об этом разговоре.
Разумеется, о примирении с Графом не могло быть и речи. Белаш попытался уговорить племянницу вернуться в его дом, но Мария отказалась наотрез, и он снял для нее квартиру в Москве. Она зажила одна и, к изумлению Белаша, вскоре покинула сцену. Но теперь это не радовало его. В Марии словно сломалось что-то: приезжая в гости, она уже не рассказывала о шумных концертах, о новых песнях, не смеялась, описывая репетиции и склоки цыганок из-за сольных номеров. Ее лицо казалось постаревшим на несколько лет, в потухших глазах не было прежнего блеска, редкие слова цедились сквозь зубы, без охоты. Белаш не решался расспрашивать племянницу, чувствуя, что она так и не простила его. Даже брать у него деньги она отказывалась и в конце концов занялась гаданием, от которого открещивалась, как от чумы, еще полгода назад. В квартире на Ордынке появилось круглое зеркало, карты, свечи, стопки книг по хиромантии и магии. Несколько дней Мария высидела около Вали, наблюдая за тем, как та обрабатывает русских женщин, съездила набраться опыта к своей бабке, знаменитой на всю Тульскую область ворожее, и под конец записалась на курсы психологии. Видя такую серьезную подготовку, Белаш предложил заплатить за рекламу по телевидению. Он был уверен – откажется, но Мария, к его облегчению, согласилась. Это была единственная помощь, которую она приняла от него за все шесть лет. При этом Белаш понимал, что Мария просто не хотела оскорблять его.
За спиной Белаша послышались тихие шаги.
– Валя, ты? – не оборачиваясь, спросил он.
– Я. – Жена подошла к столу. – Уехала она?
– Да. – Белаш снова взглянул в окно. По стеклу бежали потоки дождя.
– Может, тебе с ней поговорить? Ты все-таки женщина… Хватит ей жить одной.
– Лучше не трогай ее. – Валя перестала убирать со стола, дотронулась до его руки. – Ложись спать. Утро скоро.
* * *
Над Одессой висела теплая весенняя ночь. Порт искрился цветными огнями, с набережной неслись голоса, женский смех. Со стороны бульваров тянуло ароматом отцветающих каштанов. Луна поднялась над морем, нарисовав на нем блестящую дорожку, повисла в окне ресторана «Итака». Несколько минут назад ресторан закрылся, зал был пуст, и только за столиком у стены расположились двое мужчин. Одним из них был мрачный, как туча, Граф.
– Долго еще дожидаться? – сквозь зубы спросил он у сидящего напротив. – Время – деньги, Таракан… Я до утра тут торчать не могу.
– Король сказал – значит, будет, – лениво отозвался собеседник. На его широком, грубом лице читалось полное безразличие.
К столику подошел немолодой метрдотель, наклонившись к Таракану, негромко спросил о чем-то.
– Нехай идут, – кивнул гость, и уставшие музыканты по знаку метрдотеля гуськом спустились с эстрады. – Мы ненадолго, Семеныч.
– Ай, мне-то что, хоть до завтра, – зевнул служащий ресторана. – Захочете чего – свистнешь.
Оглушительно хлопнула входная дверь. Через зал пулей промчалось взъерошенное существо в линялых джинсах и майке с изображением гологрудой красотки. Из-под бейсболки, надетой козырьком назад, топорщились рыжие волосы. Каким-то чудом мальчишка успел затормозить перед метрдотелем:
– Здрасьте, Есиф Семеныч… Таракан! Там Король! И Маргарита Спиридоновна с ним! Тока что подгребли с фасоном!
– Сядь, не верещи, – поморщился Таракан. – Могли б и пораньше.
– Король вам не пожарная машина! – бросил парень. Кинув хитрый взгляд на Графа, театрально раскланялся. – Ой, глазам не верю! То ж Графчик! То ж наше солнце ясное! Ой, гордый какой стал, знакомых с фасада уже не узнает!
Таракан отвернулся, скрывая усмешку. Граф, не меняясь в лице, смотрел в сторону.
– С ума сойти, что по Одессе делается! – не унимался мальчишка. – Таракан, сукой буду, если вру, – вчера его с Розкой Понизовской возле Оперного видал! Девочка, как положено, здоровается, улыбается, за самочувствие, туда-сюда… А это недоразумение хоть бы рожу сменило! Шнобель утюгом – и мимо, как неродной! Я что, уже не у себя дома?! Никакого… – он осекся от прикосновения сзади, оглянулся, – Король, я за базар отвечаю!
– Сходи лучше машину отгони.
Парень состроил недовольную гримасу. Засунул руки в карманы, вразвалку тронулся к выходу. Король отодвинул стул для своей дамы – молодой женщины в черном платье. Она села, поздоровалась с Тараканом, улыбнулась Графу. Неяркий свет заискрился на ее рыжих, распущенных по плечам волосах, блеснул в сонных, как у кошки, глазах. Граф мельком взглянул на нее, удивился:
– Палсо э жувлы адай?
– На дар. Мангав, на ракир романэс .
Граф пожал плечами. Покосился на закрывшуюся дверь зала.
– Ты его совсем распустил.
– Лягушонка-то? – усмехнулся Король. – Он мне второй день покоя не дает. Чего ты с ним не поздоровался?
– А кто он такой?
– Все равно, мог бы уж. Зяму Лягушонка в Одессе уважают… Ты товар проверил?
– Обижаешь. Я тебе доверяю.
– Скажи Белашу – позвоню.
– Он сейчас не в Москве. – Граф затянулся сигаретой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11