Губернатор полностью доверяет Зуласу Ретке. Он препоручает ему заботу об Эбондисе. Проницательность и рвение Ретки послужат губернатору ориентиром в вопросах достижения независимости.
Затем на середину площади протолкались гвардейцы Они взяли на караул, и Ретке торжественно вручили ключ от города. Он принял его и со смехом сообщил нам, что ключ тяжестью превосходит лежащие у него на сердце заботы.
Я снова откинулась на спинку сиденья, чувствуя себя вконец измученной. Этот человек жаждет власти и ничего иного, он отберет у Тулии Китэ и сам станет на нем править. Ни война, ни принятый среди королей образ действий не претят ему. И то и другое небезынтересно для него. Возможно, он и сам займется тем же.
Быть может, именно это и подметил в нем Фенсер и почувствовал отвращение, найдя изъян в золотом образе вождя, за которым готов был проследовать сквозь ад к непорочной чистоте победы или смерти? Откуда мне знать. Мы с Фенсером чужие друг другу. Хоть он и говорил о возвращении, я поняла еще тогда, что он больше не вернется ко мне. Я познала неподдельный ужас этой вежливой шелухи.
Запряженные в карету лошади ржали, толпа колыхалась и орала, звонили колокола, трещали ракеты фейерверка, наносившие на кожу ночи сурьмяно-розовую татуировку.
Я вспомнила дорогу к дому Сидо от площади суда. Мне почудилась в этом доля иронии и доля справедливости. Идти недалеко.
Выйдя из экипажа, я начала пробираться сквозь толпу из сотен женщин и мужчин, я настолько отупела и утратила восприимчивость, что уже не обращала внимания ни на усилия, которых мне это стоило, ни на ругань, ни на заигрывания.
Спустя некоторое время я пробилась сквозь живую чащу и вышла на какие-то косые улицы, предметом гордости которых служила горстка фонарей. Здесь царило почти полное безлюдие, хотя половина дверей была настежь, а в окнах горел свет. Двери в доме Сидо оказались заперты, но по крайней мере один из ее слуг остался на месте, он и впустил меня. Глаза у мальчика сияли; увидев меня, он воскликнул:
— А где госпожа? Где господин?
— Они придут попозже, — ответила я. (Кого он имел в виду, Обериса или Ретку?)
Сегодня ночью люди станут плясать на улицах. Когда колокольный звон начал стихать, я сразу услышала, как в одном из садов оркестр наяривает тараску.
Я решила, что Сидо неспособна ощутить досаду. Но на всякий случай у меня есть веская причина для отсутствия, женское недомогание. Кровь вытекала еле-еле, как во время осады, как в ту зиму, когда шло отступление, и после нее… казалось, самочувствие мое только ухудшилось из-за скудности приношений богине.
Я поднялась к себе в комнату и стала готовиться ко сну, а затем легла в постель; впереди опять замаячила еженощная изнурительная встреча с шершавой поверхностью забвения.
Но городские шумы: музыка, одобрительные возгласы, стук колес, даже еще один залп пушек, донесшийся с холма, — не давали мне заснуть. Мне припомнились ночи во время осады моего города, когда сон ускользал от меня, если пушки молчали.
2
— Малочисленная группа их войск стоит в Кисаре, да еще батальон в Гермионе. Любимый замок губернатора расположен на северо-западе, он стянул к нему своих гвардейцев, среди которых имеется всего один тулиец, командир. На данный момент этим и ограничиваются вооруженные силы тулийцев, находящиеся на острове. Из надежного источника мне сообщили, что гражданскому населению уже удалось захватить без кровопролития два гарнизона, о которых я упомянул.
Ретка стоял в гостиной под зеркалом в черепаховой оправе, там, где распрощались мы с Фенсером. День в разгаре, зал до последнего дюйма заполнен густой жарой, окрашенной в цвет меди, а кресла, на которых мы сидим, исполосованы колкими лучами света, проникшими сквозь окна, увитые плющом. Мы участвуем в собрании важных персон. На нем присутствуют столпы эбондисского общества с женами или своими дамами. Мы сошлись вместе, чтобы попить мятного чаю, ароматных ликеров, белого, как вода, вина. Но беседа мгновенно превратилась в политические дебаты. Дамы по большей части молчали. Ретка, хозяин в городе и в доме Обериса, разглагольствовал, заняв место в центре сцены. Вопросы и скептические замечания сыпались на него словно стрелы, он мастерски парировал выпады, а затем одним умелым ударом доносил собственную мысль до сознания спорщиков.
— Тулийцы, — сказал он, — на протяжении весьма долгого времени полагались на слабодушие и мягкотелость, на безоговорочное приятие неприемлемого. Мы превратили Эбондис в центр перерождения Китэ. И послали отсюда сообщение о новом положении дел.
— А Тулия не дает ответа, — заметил самый видный из присутствовавших в тот день оппонентов Ретки, мужчина в черном льняном одеянии.
— Посланцам необходимо некоторое время, — с улыбкой возразил Ретка.
— Времени прошло уже более чем достаточно, чтобы посланец успел пересечь море, добраться до самого короля и до его министров.
— Значит, король колеблется, — ответил Ретка, — и пока не решил, какие поставить условия. О, господа, нам вряд ли удастся получить товар без торговли. Мы это предвидели. Заверения в братской привязанности, в готовности сражаться плечом к плечу с жителями материка в случае возникновения какой-либо — без уточнений — угрозы Тулии… едва ли могут возместить потерю Китэ.
— На какие из требований мы могли бы согласиться в обмен на предоставление независимости?
— Практически на любые, — сказал Ретка — Ни одно слово не сравнится по значительности с этим — свобода. Пусть только нам ее дадут. А остальное приложится.
— Вы хотите сказать, что и после провозглашения независимости Китэ станет платить налоги и отдавать все лучшее Тулии?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177