Мне больше не о чем с вами разговаривать. И времени у меня нет.
Глаза этого высокого красивого мужчины походили на две стальные монетки разной формы. По кисти левой руки, небрежно опущенной на рукоять шпаги, протянулся по диагонали шрам, будто прочерченный чернилами штрих.
По всей крыше, припав к земле, словно химерические фигуры у водосточных желобов, пребывая в неопределенности и выжидая, за происходящим наблюдали твари из Дома Ночи. Затем начальник едва заметным жестом выразил согласие.
Фенсер бросил на меня взгляд — краткий осмотр, проверка: не нанесен ли имуществу его (тулийского) короля непоправимый ущерб. А потом велел человеку с соломенными волосами разрезать веревки у меня на запястьях.
Тот черный спуск для акробатов — казалось, скалы уходят из-под ног — к площадке над морем; пара остановок, расплывчатые доводы, его голос, рассекающий все, как клинок; подобно спящему человеку, которого несет приливной волной, я плыла к берегу, и эти детали не затрагивали меня, — наконец подножие лестницы, врезанной в малахитовый обрыв, я увидела зеленые зубцы, врезающиеся в синее зеркало свободы, избавления и жизни.
А Фенсер взял меня за руку и сказал:
— Любимая, теперь не время мешкать. Мы с тобой должны спуститься с утеса прежде, чем они обнаружат, что я обвел их вокруг пальца, как стадо ослов.
— С утеса? — переспросила я.
— Да. — И, крепко ухватившись за перила, я начала спускаться, не глядя, куда ставлю ноги, гораздо больше полагаясь на его надежную руку, которая вела меня вперед, и точно зная: я заколдована и ни за что не упаду.
Мы не перемолвились больше ни словом, но, одолев примерно треть спуска, я вдруг поняла: мы разговаривали на языке снов, на языке города, в котором мы родились.
Мы ступили на песок, и он повел меня вперед; возле уткнувшейся носом в берег лодки стояли пятеро молодых рыбаков, они смотрели на нас, широко улыбаясь. Они нарядились в мундиры тулийской армии и тем самым привели в заблуждение тех, кто глядел на них сверху, но теперь я увидела, что на них деревенские штаны по колено, а рубашек нет вовсе.
Фенсер усадил меня в лодку, рыбаки оттолкнули ее от берега и тоже попрыгали в нее, заливаясь громким смехом; они утихли, лишь когда Фенсер сказал, что такие звуки не характерны для военных. Однако на вершине утеса никто не подавал признаков жизни, не говоря уже о сигналах тревоги или о погоне.
Мрачный замок — вот и все, что представляет собой это высокое строение, — с каждым взмахом весел, на которых сидели рыбаки, отодвигался все дальше. Постепенно скалистая громада с башнями превратилась в плоское черное пятно на сияющем небе.
Фенсер растер мне руки и запястья, кровообращение восстановилось. Он обнял меня за плечи, и я прильнула к нему. Я не забыла его прикосновений, запаха, волос — они скользнули по моему лбу, когда он склонился надо мной.
В конце концов я спросила:
— Ты везешь меня к королю Тулии?
— Я не поспел к твоему дню рождения, — ответил он, — ты имеешь в виду, что мне следует подарить тебе короля? С твоего позволения я подыщу что-нибудь другое. Он совсем никуда не годится.
Я задумалась. Мне семнадцать лет. Когда родится ребенок, мне по-прежнему будет семнадцать. Он не заговаривал о ребенке.
Тишина, тишина моря, заполненная текучими звуками, а лодка подпрыгивает на волнах, плывя по океану — равнине, покрытой барашками и блестками, на которую я столь долгое время глядела сквозь железные прутья.
— Больше вопросов нет? — спросил он немного погодя. — Тебя не интересует, каким образом я тебя отыскал?
Я отвечала, нет, не интересует. Я прижималась к нему, вдыхая его запах, а глаза мои заполнило небо. Но он все-таки рассказал мне.
Фенсер обо всем узнал от Фирью, когда тот попал к нему в плен.
— Значит, Китэ, — сказала я. — Мы возвращаемся на Китэ. — И, совсем уже ничего не понимая, я спросила, неужели король Тулии отдал ему Фирью в качестве вознаграждения за труды.
— Оригос, — воскликнул Фенсер, — она думает, что я продался Тулии. Послушай, малышка. Никакой Тулии на Китэ больше нет — о чем вскоре и узнает эта жирная тварь из замка и зарыдает от горя. В шести милях от Эбондиса состоялась битва, в которой Тулия потерпела поражение. (Там я и стянул по случаю эту военную форму.) А вслед за тем Кирения потребовала предоставить ей независимость. Возможно, тулийский король и смог бы вести борьбу с Китэ, даже при нависающей Саз-Кронианской империи, но Китэ и Кирения ему не по зубам. Теперь ты понимаешь, какую дальновидность проявил Ретка.
— Но ведь Ретку приговорили к смерти.
— В тюрьме тебе, конечно же, наболтали всевозможных небылиц. Зулас Ретка пребывает в добром здравии. Он совсем расцвел, ведь теперь он добился исполнения всех своих желаний и станет властелином Китэ. Пусть распоряжается своим проклятым островом.
— А что же достанется тебе? — спросила я.
— На мою долю остается целый мир, — ответил он. — И ты, если я не безразличен тебе. — Он на мгновение притронулся к верхушке живота, в котором лежал ребенок. Как будто язычок пламени коснулся меня. Скрытое во мне живое существо пошевелилось, словно узнав его. — А это кто? — спросил Фенсер. Он крепко обнимал меня и вовсе не собирался никуда отпускать.
Через некоторое время мы обогнем мыс, и я увижу корабль под двумя белыми парусами.
А только что из океана выпрыгнул дельфин, целиком из серебра, и взлетел к небесам. Это к счастью. Рыбаки закивали и принялись ласково, будто девушку, уговаривать его показаться снова. Но дельфин не стал больше прыгать. В конце концов, для благословения достаточно и одного раза.


1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177