Неужели я так уродлива? Я еще ни разу не задумывалась над этим вопросом, полагая, что с возрастом стану умной и красивой благодаря какому-нибудь волшебству, и это произойдет непременно. Моя мама была красива…
Гурц загрустил в тот вечер. Я не прислушивалась к его бормотанию. Когда он лег со мной в постель, потуги и агония, составлявшие часть его наслаждений, вызвали у меня чуть ли не раздражение… Да что с ним творится? С ума сошел наверное. Неужели все мужчины — Лой вроде бы намекала на что-то в этом роде — вот так по-дурацки себя ведут?
Он заснул. Я лежала без сна, кусая губы в тревоге перед завтрашним днем.
Прошло два дня, но тритарк, кавалер светловолосой дамы, не показывался, из чего я заключила, что он уже позабыл о своей прихоти.
Однако, заслышав приближение кавалеристов, я тут же изменила мнение на сей счет и догадалась опустить жалюзи. Когда всадники проскакали мимо, раскаленная докрасна петля, стянувшая мне горло, ослабла. Тут он и появился.
Тяжелый удар кулаком в дверь экипажа.
— Кто там сидит? — крикнул он. — Какой-нибудь подлый шпион?
Мне захотелось спрятаться под багажом.
И снова его голос, теперь уже елейный, заискивающий.
— Ах, неужели милая крошка не позволит мне взглянуть на нее? Неужели не видать мне несравненной ее красы?
Затем он, видимо оставаясь в седле, ударил в дверь ногой; лошадь заартачилась, экипаж затрясся, а он, ругаясь, натянул поводья.
Меня чуть не стошнило от ужаса. Но он поскакал вперед. Я услышала стук копыт и понадеялась было на удачу, но тут зазвучал голос кучера, окрик тритарка, повозка стала двигаться медленнее, потом остановилась. Это он заставил нас встать.
Стук сапог, ступающих по холодной затвердевшей земле. Его твердая холодная рука легла на дверь. Он рывком распахнул ее.
— Ха! — сказал он. — Да что же это такое? — За спиной его, насупясь, стоял беспомощный кучер. — Весь этот вонючий багаж: книжки, подушки, медные подносы. Очень похоже на Гурца, этого брюхана с задницей вместо головы. И погляди-ка, он прихватил еще и белую свинью, тряпичную куклу, а у нее все потроха наружу. — Он подался вперед и положил руку мне на левую грудь. Его грубое прикосновение совсем не напоминало Гурца. Оно оказалось под стать его словам.
Обезумев от панического страха, я сжала кулак и стукнула его по лицу. Он отпрянул назад и ударился об дверную раму.
Кучер отошел в сторону. Он курил трубку, стоя под деревом. Мимо проезжали фургоны. Никто не обращал на нас внимания.
Я в изумлении услышала собственный голос:
— Я вовсе не смотрела на вас! Ни разу не взглянула. Оставьте меня в покое!
Задев правый глаз, я угодила чуть ниже его, глаз заслезился. Улыбка на его лице застыла, превратилась в оскал. Он пригнулся и осторожно просунул голову в экипаж — я отшатнулась.
— Ты плохо воспитана, мерзкая девчонка. Пожалуй, я научу тебя хорошим манерам.
Панический страх опять забурлил во мне: я почувствовала его запах — запах железа и лошадей, мужчины; помады, которой он смазывал коротко остриженные волосы на голове и бороду, — а может, просто какой-то особый запах жизни в нем. Мне попался под руку медный поднос, на котором я держала лист бумаги, когда рисовала. Я подняла его и обрушила на голову тритарка. Поднос ударился о шлем с ужасающим и в то же время комическим грохотом. Вероятно, у тритарка зазвенело в ушах. Он торопливо попятился и убрал голову из экипажа; сладкая бешеная ненависть вскипела во мне. Держась за дверь, я потянулась за ним и стукнула его еще раз, теперь уже углом подноса, точно в живот, и почувствовала в руке отдачу. Он пошатнулся и налетел на лошадь; специально выученный для боевых действий конь сделал лишь шаг в сторону, но тритарк принялся честить его и меня, а я совершенно опьянела и нанесла третий удар — он пришелся по груди, по созвездиям медалей, что несомненно увеличило его силу, и тритарк вскрикнул.
Вокруг нас беспорядочно двигались пехотинцы, они оборачивались и глядели на нас, сдерживая хохот.
Заметив это, он повернулся к ним лицом, и я опять стукнула его подносом. Что за картину являл он собой, офицер высокого ранга, которого колотит девчонка из завоеванного города — я не подумала ни об этом, ни о значении, которое он мог приписать моему поступку.
Вдруг он снова повернулся ко мне и вырвал у меня из рук поднос. От толчка я повалилась на багаж, слыша неясный рокот, донесшийся со стороны отряда солдат сазо, но не поняла, что он выражает, осуждение или одобрение. Тритарк не стал рисковать. Он выпрямился и сказал:
— Ты у меня еще пожалеешь. Будь уверена. — Затем он перешел к перечислению отвратительных моих качеств, но экстравагантность его выражений выходила далеко за пределы словаря для начинающих. Тем не менее они повергли меня в дрожь. В конце концов он сказал так: — Между прочим, если тебе хочется, чтобы я проделал дырку в теле старого толстяка Гурца, пожалуйся ему. — И, видя полное мое недоумение, добавил, выражаясь попроще: — Я имею в виду вот что: если ты, паразитка чужого племени, думаешь, будто Гурц помешает мне отплатить тебе по заслугам, я одной рукой расправлюсь с тобой, а другой — с ним.
Когда он легким галопом ускакал на своем коне, кучер бросил на меня исполненный презрения взгляд. О помощи с его стороны и мечтать не приходилось, он уже ясно дал мне это понять.
Экипаж пустился в путь. Ох, зачем я напала на этого зверя? Теперь его не умилостивишь — я поняла, но слишком поздно, что тем самым лишь возбудила его и подстрекнула.
3
Тритарка звали Драхрис. Между его семьей и самим императором — не генералом — существовала родственная связь, впрочем, не прямая.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177