Наконец, дрожа, Амрек уронил нож на плиты пола. Заравиец потерял сознание.
— Уберите эту падаль. Отправьте его в Абиссу, живым или мертвым.
Тишина, стоявшая в зале, казалась такой густой, что была почти осязаемой. Старое лицо советника Матона было серым и морщинистым. От вида крови ему стало дурно.
Катаос, не двигаясь, сидел в полумраке.
Больше не было никаких сомнений в том, что Амрек совершенно безумен.
В Оммосе свирепствовала чума.
Она пришла вместе с летней жарой. Люди мучились болью в животе, чернели и умирали. Из гарнизона в тысячу дорфарианцев, размещенного в Хетта-Паре, которому пришлось хуже всего, осталось в живых всего двести, да и те в большинстве своем еле держались на ногах.
К тому времени степняки уже взяли Уткат, где когорта оммосских солдат, сражавшихся с ними на равнине Орш, непостижимым образом обратилась в паническое бегство. В конце концов сошлись на том, что виной всему губительное действие недуга и некоторые глупые предрассудки. Оммосцы перестали жечь желтоволосых кукол. Некоторые, как утверждали нерешительные слухи, вместо этого жгли восковые изображения Амрека. Все степняки поголовно были колдунами, заключившими сделку с адом и его порождениями — баналиками, анкирами и демонами.
В конце концов новости дошли даже до Оммоса. Саардос действительно был разорен, а элисаарский король убит в Шау беловолосыми берсерками, в бою впадавшими в неистовство и, похоже, совершенно неуязвимыми. Элисаар по меньшей мере уже не мог снабдить Амрека войсками для его ожидаемого наступления, хотя Закорис и прислал щедрый верноподданический дар в три тысячи человек — с радостью и презрением. Закорианцы не боялись пиратов. Ханассор, недосягаемый в сердце своей скалы, смеялся над морским сбродом, кто бы это ни был. Пускай сотрут Элисаар с лица земли и двигаются дальше. Но все же кто это был? Оммосцы имели ответ на этот вопрос: дьяволы, вызванные из Вод Эарла тем же колдуном, который поразил их чумой.
Армия Короля Равнин добралась до Гопарра и приготовилась к осаде. Примечательно было то, что, невзирая на эпидемию, свирепствующую в осажденном городе, ни один человек из армии Ральднора, будь он вис или степняк, не заразился.
В тягучей жаркой синеве ночи стрекотали сверчки, шелестя хрупкими крылышками.
На склоне у стен осажденного Гопарра лежал мужчина с Равнин. Время от времени он вздрагивал, не просыпаясь. Сверчки тревожили его сон.
К нему пришло ее лицо, ее забытое лицо. Оно было белым, совершенно белым, и прозрачным, как хрусталь. Оно висело в воздухе, будто маска.
— Аниси, — пробормотал он.
Рядом с ним не было никого, находящегося столь близко, чтобы услышать его лихорадочный шепот или проникнуть в его спящий разум. Он всегда очень тщательно заботился о том, чтобы спать в одиночестве.
Далеко вверху небо распорола фиолетовая молния.
Рас резко проснулся, словно от толчка. Пробуждение каждый раз становилось для него пыткой, ибо наяву он знал, что она мертва, а он — жив. Наяву он забывал ее лицо, помня лишь смутный образ.
Когда копье раскололо его череп, и он убил Йир-Дакана в верхней комнате, ему вдруг неожиданным откровением пришла уверенность в том, что надо сделать.
Он должен убить Ральднора.
Никогда прежде ему не приходил в голову такой способ исцеления от его боли, но тогда, лишив жизни Йир-Дакана, он понял, как легко и благотворно для его безжизненной души проливать чужую кровь.
Но Ральднор больше не был земным человеком. Теперь он стал вместилищем воли богини, бездушным, как и сам Рас, способным умереть, но неуязвимым для палача из плоти и крови. Лишь судьбе, а не чьим-то рукам, под силу остановить сверхъестественное существо, в которое он превратился.
Рас поднялся на ноги и направился к загону с зеебами. Миновав двух часовых-степняков, он накрепко закрыл и запер на замок лихорадочный огонь, пожиравший его душу.
Перед его мысленным взором проплыли черные лебеди, на всех парусах спешащие в Закорис или ждущие у дорфарианских и оммосских берегов. В его мыслях завертелся калейдоскоп возможностей. Как когда-то тот, другой, он в последнее время прилагал все усилия, чтобы изучить дорфарианцев. Но при этом он не видел в них своих врагов. Они были для него средством достижения цели.
Он вывел зееба из загона и вспрыгнул на него.
Мускусная листва расступилась, открыв побледневшую луну. Никто не остановил его. Единство степняков было таким, что в этом не виделось смысла.
Отъехав на три мили от лагеря, он наконец вспомнил о своих волосах и коже и натянул капюшон.

22
Корамвис, когда он подошел к нему, показался ему сотканным из белого пламени.
Застианские месяцы уже начались. Днем стояла небывалая жара, такая оглушающая, что казалась дурным предзнаменованием, но для Раса это не значило ничего. Стражники у огромных ворот, не ожидая ничего необычного от одинокого пешего путника и одуревшие от солнца и неба, едва взглянули на него.
Через несколько миль от Хетта-Пары Рас влился в большую группу оммосцев, намеренных оставить между собой и степняками как можно больше миль. К тому времени он уже вытемнил волосы и кожу какой-то едкой краской, растворимой в воде. Делая это, он не ощущал предательской насмешки судьбы — даже когда вошел в Корамвис. Он не вспоминал прошлое Ральднора, ибо Ральднор стал для него просто мишенью — не больше и не меньше.
Краска разъела его плоть, кожа покрылась мокнущими язвами, но он едва замечал их. Оммосцы, однако, старались держаться от него подальше, считая его струпья какой-то новой разновидностью чумы.
Из-за эпидемии караван задержали на границе Дорфара.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130