У того парня не было мизинца на левой руке. К тому же у этого Ральднора светлые глаза — для виса такое редкость. А волосы перекрасить и вовсе не трудно Сначала я был не вполне уверен, но он все время у меня перед глазами с тех пор, как король принял его на службу. В конце концов я окончательно уверился, и Игос тоже. Если Повелитель Гроз узнает об этом…
— И вы пришли ко мне.
— Ваша светлость приняли его в свою гвардию первым — не зная. И он искалечил вашего начальника гвардии…
— Кто-нибудь еще знает об этом?
— Нет, мой господин, клянусь!
— Тем лучше. Эти сведения могут оказаться очень полезны мне. Идите вниз, слуга проводит вас. Я прикажу, чтобы вас покормили. И заплатили вам за потраченное время.
Слуга Катаоса отвел ухмыляющегося дракона и его мрачного товарища вниз, распознав быстрый знак, сделанный хозяином. Этих двоих следовало опоить, а потом избавиться от них. Они были не первыми добровольными доносчиками, канувшими в неизвестность, и вряд ли их кто-то хватится, поскольку солдаты, даже драконы, постоянно дезертировали.
Катаос сидел, погруженный в раздумья. Он отнял жизни из предосторожности ради необыкновенной идеи, пришедшей ему в голову. Он помнил историю о желтоволосой женщине, Ашне'е, которая, как верила чернь, умертвила своего ребенка и сожрала его. В более просвещенных кругах в исчезновении младенца обвиняли много кого — лорда-правителя Амнора, Вал-Малу, даже Орна. И все-таки, если он остался в живых…
Желтоглазый мужчина, в чьих жилах текла кровь народа Равнин и кровь висов — царствующих висов, — кровь Редона… Как часто это сходство тревожило Катаоса! Неужели он наконец наткнулся на недостающую часть головоломки?
Ральднор. Ральднор, незаконнорожденный сын Редона от ведьмы с Равнин.
Знал ли об этом он сам? Нет. И его поступки, и его поведение свидетельствовали об обратном.
Катаос вспомнил о древнем законе — том, который гласил, что последнее дитя мужского пола, зачатое монархом перед смертью, становится его наследником. Он представил себе трон Дорфара. Он зачаровывал Катаоса, сияя в недостижимой дали всю его сознательную жизнь. А теперь ему в руки сама шла возможность претворить этот мираж в реальность — безумная, но вполне осуществимая, ключевым моментом которой будет Ральднор.
«Даже мой отец довольствовался лишь регентством», — подумал Катаос.
Ибо регентство было предпоследней ступенью перед самим троном. А под конец будет легче легкого избавиться от короля, в чьих жилах течет презренная равнинная кровь.
12
Долгий ласковый закат жарких месяцев опустился на горы и холмы, раскрасив их в нежные розовые, лавандовые и золотистые тона. Ральднор гнал свою колесницу по малоизвестным тропкам и окольным дорогам близ Корамвиса. Но он был слишком искусным возничим — управление колесницей не занимало его ум целиком. Он правил и думал о ней .
Амрека ожидали через три дня. С самого дня землетрясения Ральднор не приближался к Астарис. Он видел ее, как и прежде, лишь издали — движущуюся куклу на веревочках. Временами, хотя и не часто, он ощущал в своем мозгу движения ее разума, еле уловимые, как трепет крылышек мотылька. Она не доверяла ему среди чужаков — или же не доверяла себе самой. Иногда в темноте он чувствовал ее бесплотное присутствие, очень похожее на прикосновение. Но даже в эти краткие минуты контакта их мысленный разговор простирался далеко за пределы слов, в те отвлеченные, но вместе с тем доступные обоим области, которые составляют самую суть разума.
Он сходил с ума по ней, а она — по нему. Он знал это. Звезда терзала их обоих. Теперь он не звал в свою постель никаких женщин, потому что не желал никого, кроме нее. Он почти не спал, сгорая на своем внутреннем огне, как когда-то раньше. «Она снова сделала из меня жителя Равнин», — думал он. Она была девственницей. Это не удивило его — в тот короткий миг их мысленного единения он узнал всю ее жизнь. До него она никогда не желала мужчину. Теперь ее страсть была столь же всепоглощающей, как и его, но ни один из них не пытался искать другого. Они были связаны строгими правилами дворцового этикета — двое, подобных которым не было.
Как-то незаметно он очутился за озером. Тропы стали ненадежными, потом непроходимыми. Он спутал скакунов и пошел пешком. Странный инстинкт гнал его вверх. Солнце почти зашло, растекшись по вершинам гор лужицей ослепительного прощального света.
Неожиданно он наткнулся на хижину и чахлое поле. Дальше склон поднимался вверх, уходя в черноту пещеры. Он остановился, глядя туда. Ему приходилось слышать о людях, которых какая-то незримая сила приводила к краю обрыва и заставляла броситься в ущелье, на верную смерть. Что-то в черной пасти пещеры притягивало его с той же леденящей кровь неумолимостью.
Внезапно на пороге хижины показалась женщина. Похоже, она увидела его — помахала рукой и поспешила навстречу по склону. Женщина двигалась, кокетливо покачивая бедрами, но когда она приблизилась к нему, он мгновенно заметил, какая она грязная, старая, жалкая и вдобавок явно душевнобольная.
— Не хотите ли заглянуть ко мне в дом?
Не дождавшись его ответа, она в жуткой и отвратительной пародии на обольстительность приспустила платье с плеч, открыв висящее на шее ожерелье из сверкающих камней. Должно быть, она где-то украла его. Ничто ни в этой хижине, ни в ней самой не намекало на достаток, а эти фиолетовые камни… Она определенно не имела ни малейшего представления о том, какова их цена.
— Где ты нашла свое ожерелье? — спросил он. Она мгновенно прикрыла горло руками.
— У меня нет никакого ожерелья… нет-нет, никакого ожерелья!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130