— Боги насмехаются над нами. Они миллион раз показывают нам то, что нам больше всего хочется забыть, то, что мы всем сердцем хотели бы повернуть вспять, но уже бессильны изменить. Так они делают это, правитель.
Правитель Сара зашаркал прочь. Он понимал, что всему, творящемуся с его городом, обязан насмешке судьбы, по которой соблазнитель Астарис назвался выходцем из Сара, пусть даже это и был обман. В коридоре он поймал себя на том, что сделал древний жест, отгоняющий злые намерения, и его впалые щеки тут же покраснели от стыда и страха, что кто-то из подчиненных мог увидеть его.
Город затопили желтоватые зимние сумерки. Зловеще загудел колокол. Материализовавшись на рассвете, как и змейки, обитатели Равнин вместе со змейками растворились при первых признаках темноты — лишь кони и факелы дорфарианцев двигались по пустынным улицам. Теперь они играли в свои кровавые игры куда реже, ибо в этих развалинах уже почти не осталось добычи.
В гарнизоне дымили костры и звучали шумные голоса. Он расположился в старом дворце, чьи просторные залы как нельзя лучше подходили под казармы. Однако здесь на солдат давила древность — неумолимое присутствие времени, повсюду оставившего свои жестокие следы. Люди напивались до бесчувствия, а игра в кости служила постоянным поводом для драк. Скучающие, они становились легкой жертвой ночных кошмаров. Старые суеверия цвели пышным цветом. Как нужно бить степняка, чтобы он подал голос? А их бледные женщины, лежащие в лужах собственной крови с затянутыми пеленой смерти глазами, похожими на незрячие бельма слепцов? Во имя всех богов Дорфара, они были бы рады увезти рабов на рудники и галеры и сами уехать вместе с ними. Страх, прародитель любой ненависти, воскрешал в их памяти старые легенды о равнинном колдовстве. Все они помнили демонессу Ашне'е и проклятие рода Редона. Здесь, в этой черной тюрьме, слушая несмолкающий плач ветра в башнях и чувствуя ледяные пальцы сквозняков, ласкающие их, драконы метались и вскрикивали во сне, избивали шлюх, деливших с ними постель, заболевали и грызлись между собой.
Через три дня после того, как один из дорфарианцев разбил кувшин с водой у какой-то старухи из северного квартала, патруль восточного квартала заметил с десяток желтоволосых мужчин, которые собрались на ступенях дома с обвалившейся крышей. У этих оборванцев был прямо-таки дар стремительно и неожиданно исчезать, будто растворяясь в воздухе. В известной степени сами дорфарианцы научили их этому искусству. Лишь один мужчина остался на месте. Они сбили его с ног и отволокли в гарнизон к Рийулу, их командиру.
Рийул был марсакцем, вот уже четырнадцать лет продававшим свое воинское умение тому, кто дороже заплатит. Командование Равнинным гарнизоном свалилось на него совершенно неожиданно из-за болезни Амрека. Это сделало его одновременно деспотичным и неуверенным в себе. Он давил город террором отчасти из уважения к ненависти Амрека, отчасти потому, что это не представляло для него никакого затруднения.
Он допрашивал желтоволосую крысу примерно час, перемежая вопросы ударами хлыстом, а за окном мелькали первые снежинки. Собираться больше, чем по двое, было запрещено. До сих пор этот запрет представлял нечто само собой разумеющееся, что соблюдают и о чем нет нужды рассуждать. Степняк истекал кровью, но ничего не говорил. В конце концов Рийул велел бросить его в подземелье дворца, из которого вышла отличная тюрьма, и оставил там гнить. Больше никаких сборищ не было — по крайней мере, дорфарианцы не заметили ни одного. Похоже, не стоило беспокоиться. Народ Равнин был пассивной и покорной расой — все это знали! — чей дух был столь же бледным, как и кожа.
В ту ночь в зале появился ланнский циркач — предприимчивый малый, завязавший знакомство с солдатом, стоящим на часах у ворот гарнизона, и колесом вкатившийся внутрь. Рийул бросил ему серебряную монетку.
Вроде бы у него были какие-то вполне законные дела с оммосцем Даканом. Но Рийула заинтересовал разговор, который тот завел о шлюхах с Равнин. Они ни разу еще не видели ни одной, ни в городе, ни за его пределами, однако хитрый ланнец клялся, что переспал с уймой тощих белокурых сучек, которые за небольшую плату или ложное обещание безопасности учили его всевозможным забавным постельным фокусам.
Рийул был заинтригован. При одной мысли об этом в паху у него пробегала сладкая дрожь. Разве не ходили слухи о храмовых шлюхах?
Именины Рийула выпадали на унылую пору оттепели. Он собирался отметить их импровизированной пирушкой в дворцовом зале, как и положено завоевателю. В отсутствие Амрека он играл в опасную и глупую игру собственного величия. Захмелев и внезапно ощутив желание побаловать себя белым мясом, он велел передать циркачу, что если тот дорожит гарнизонными сборами, то ему лучше доказать, что его россказни — не пустое хвастовство, и праздничным вечером при вести во дворец несколько желтоволосых шлюх.
Всю ночь Яннул крепко проспал в душной казарме. Чем дольше он продолжал свое сумасшедшее актерство, тем сильнее им овладевало бесшабашное безумие. Смутные мысли об ужасе и неизбежной крови он задвинул куда-то в самый угол сознания. У него не было выбора. Он знал об этом, еще когда ехал за Ральднором по этой чужой, выжженной летним солнцем земле и чувствовал, как где-то глубоко зреет хаос.
С отяжелевшей от вина головой он тоже думал о женщинах, но в более умеренном ключе. К примеру, о Реше, его элисаарской подружке, уехавшей с одним ваткрианским аристократом в непривычную жизнь, полную порядка и роскошных нарядов. Она, когда-то боявшаяся расовой неприязни, удивила Яннула, прибегнув к маскировке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130