Зимняя кампания начала
наконец брать свое. Свирепствовала какая-то болезнь, а пайки после
катастрофы с обвалом стали скудными.
Мне показалось, что в глазах белханнорцев появился блеск вызова, но я
забыла в своей глупости про самостоятельную мощь трех все еще целых
Городов, и еще хуже - про ярость Анаша и Эптора, избежавших жадности
Вазкора. Эти два города объединились для отражения и, разгромив его силы,
вполне могли обрушить свою месть на братские города, где все еще
задерживались остатки его войск.
Прискакал всадник - последний принятый нами гонец. Он принес
известие, что Вазкора и его армий больше нет - все убиты, или умерли от
болезни, или разбились на стаи, бегущие, словно шакалы, в горы, где
надеялись обрести безопасность. Ничего не скажешь, внезапный конец военной
мощи. Гонец по возможности перечислил убитых, среди которых оказался и
дядя Атторла, после чего Атторл, ясное дело, забился в рыданиях.
Несомненно, когда мне принесли известие о конце Вазкора, то ожидали схожих
результатов. Но я не почувствовала ничего, даже торжества, так как знала,
что он не погиб.
Потом мы некоторое время ничего больше не слышали. Белханнором
овладели мрачная депрессия и беспокойство.
У меня уже миновал сто двадцатый день (который, по подсчетам той
ведьмы, был серединой моей беременности), я сделалась тяжелой, часто
бывала сонливой и голова у меня постоянно болела. И я спала, когда в Город
приплелась первая усталая группа беглецов из двух его собратьев дальше к
югу. Вазкор взял их легко, и теперь они бежали от сил Анаша и Эптора,
которые, разгромив нашествие Белой Пустыни, наносили удар в северном
направлении, стремясь завершить дело.
Белханнор из жалости открыл перед ними ворота, что было неразумно. Он
уже принял беглецов из Ораша. Теперь численность населения резко возросла
- въехало множество фургонов с мужчинами, женщинами, детьми, скотиной и
домашними животными. Город запрудили, загадили толпы народа; на улицах,
садах и конных манежах разбили палатки, а лабиринт улочек в нижнем
квартале стал совершенно непроходимым и задыхался от избытка жителей.
Атторл, как я слышала, пытался по мере сил организовать оборону, но
болел от нервозности и страха и не добился никаких успехов на этом
поприще. Главные боевые машины Белханнора Вазкор присвоил себе и забрал с
собой на юг. И теперь выкатили ржавые пушки, торчавшие из стен, словно
проведенные по ошибке не туда водосточные трубы. Солдаты в Белханноре
действовали умело, хотя это был небольшой гарнизонный отряд, не больше
четырехсот воинов: достаточно для усмирения штатских, но при таких
обстоятельствах - безнадежно мало. Нерешительные попытки Атторла
рекрутировать простых людей, особенно из числа беглецов, потерпели провал.
Вазкор рассчитывал только на постоянный успех, никак не готовясь к
неудаче, которая рано или поздно обязательно бы постигла его.
Я не испытывала никакого чувства вины из-за грозы - я считала, что
просто устроила неизбежную катастрофу чуть раньше.

Анаш и Затор прискакали быстро, сметая все на своем пути к нам,
неуемные и стремительные от бешеной ярости. Мы могли наблюдать на
горизонте признаки их приближения с наших высоких башен - облако дыма,
черное и грязное - какая-то горящая деревня; а ближе - пылание бивачных
костров ночью. Интересно, что некоторые из тех, кто бежал в Белханнор,
упаковали свое добро и снова бежали из него. Они были мудрее; другие
испытывали в его стенах ложное чувство безопасности. Как мне
представляется, у меня, должно быть, тоже водились схожие мысли, хотя и
неосознанные. Я чувствовала себя слишком тяжелой и мрачной, чтобы пытаться
бежать. Мною овладел черный юмор: меня, некогда осаждавшую Ораш и
Белханнор, теперь осаждали эти Города, которых я даже не видела.

Они добрались до нас бодрящим горько-зеленым вечером, когда лил с
перерывами весенний дождь, вечером, подходящим для ностальгии и старых
любовных песен.
Атторл умолял разрешить ему использовать мою стражу для обороны стен,
а я предоставила решать Мазлеку. Тот кивнул, вероятно, не видя никакого
иного пути. Теперь я сидела в своих спальных покоях в одном из резных
кресел. Передо мной лежала на наклонном столике из слоновой кости
раскрытая книга в переплете, украшенном самоцветами. Столик был полезной
вещью, благодаря ему я могла удобно приблизить к себе книгу над
непристойностью, которая была теперь моим животом. Книга эта рассказывала
о легендарных животных и зверях - саламандрах, единорогах - и страницы ее
блистали великолепными красками мастерских иллюстраций. Я в общем-то и не
читала ее, всего лишь любовалась ею, когда вдруг обнаружила единственное
слово, написанное на полях. Мне думалось, что эта книга - один из подарков
белханнорского Джавховора, и я не представляла, что держу одну из книг
Асрена, ту, в которую никогда раньше не заглядывала. Я не знала его
почерка, - мне доводилось видеть его личную печать, не больше - и все же я
сразу узнала его. Без завитушек, четкий, прямой, мудрый и все же открытый,
наивный до ущербности - все это я увидела в единственном написанном им
слове. Я протянула руку, чтобы коснуться слова кончиком пальца, и в этот
миг раздался страшный гром, разбивая мир вдребезги. Спальня дрогнула и
успокоилась. Я оттолкнула столик, подошла к ближайшему окну и увидела на
реке красноватое свечение, отбрасываемое горящими домами в Нижнем
Квартале.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176