женщина,
держащая направленный на себя нож, символ ее окончательного принятия
смерти. Я ненавидела эти ужасные картины - те же самые в каждой гробнице,
за исключением того, что в мужском склепе нарисованную на них женщину
заменял мужчина. Я ненавидела традиционный нефрит, наложенный на лицо, как
будто смерть сделала мою мать безликой.
Отец пришел ко мне в сумерках. Свет низких светильников выхватывал
маленький светящийся зеленый треугольник у него над переносицей, когда он
нагнулся к моей постели.
- Завтра ты должна будешь встать рано, - сказал он. - Мы отправляемся
в путешествие.
- Куда?
- В одно место, место под землей, храм. Там мы будем в безопасности.

Лето тоже умерло, и, когда мы ехали от северного побережья по стране,
лили дожди и дули ветры. На реках и озерах загнивали наносы из бронзовых
листьев.
С нами ехали члены других великих домов. Рабы правили нашими
фургонами, разбивали на ночь палатки и заботились о наших надобностях во
многом так же, как делали это у нас но дворцах. Никто из них не подхватил
Мор, и они, кажется, не страшились его. Сбежать попытался только один.
Из-под откинутого полога моего фургона я смотрела, как он спотыкается на
журавлиных ногах по убранным полям какой-то деревни. Один из принцев
повернулся и пристально посмотрел на бегущего человека. Человек тут же
упал и не поднялся. Сила убивать еще не пришла ко мне, равно как и
отрывать свое тело от земли. Рабы в ужасе смотрели на любого из нас, когда
мы делали это. На своем отвратительном языке они называли нас Крылатыми,
воображая, что у нас, должно быть, есть невидимые крылья и что мы летаем.
Одна принцесса умерла на пятый день пути. И в маленьком глинобитном
городишке под названием Сирайнис почти целое тело моего отца сожгли на
ветках лесных деревьев.
Сестра моей матери, все еще остававшаяся в живых, стала моей
официальной опекуншей, хотя на нее косились из-за того, что она взяла себе
в любовники одного из стражников. Мне он казался таким же отвратительным и
безобразным, как и все остальные, хотя ее он ублажал достаточно хорошо.
Два дня спустя мы добрались до горы, под которой располагался храм. Я
не вполне уразумела идею богов, но для меня всегда было смутно-очевидным,
что мой народ иногда поклонялся им. Большие жертвенные чаши дворца, где
всегда поддерживалось негасимое пламя, были символом непроизнесенных
молитв. Как и на росписях в гробнице, гора являлась знаком земли, которая
породила наше могущество. Им казалось вполне подобающим выдалбливать свои
храмы под горами или, скорее, посылать выдалбливать их рабов.
Это была хмурая черная высота, казалось, не предлагаемая никакого
утешения. За массивными дверями - тускло освещенные коридоры и лестницы,
высеченные из темной скалы. Люди в белых мантиях и золотых масках пели
песнопения в пещере вокруг огромной грубо вытесанной каменной чаши, где
фонтанировало пламя. Мрачное, холодное, отвратительное место. Я плакала,
пока не заснула в своей маленькой скальной келье, как буду плакать,
засыпая, полгода.

В первые месяцы от Мора умерли немногие. Тех немногих предали
огнедышащему кратеру повыше в горе, куда добирались по узкой лестнице над
пещерой. Этот кратер, сообщили нам люди в белых одеждах, все, что осталось
от вулкана, каким он некогда был. Люди эти были жрецами, хотя, наверное,
пребывали в этом звании недолго. Они производили впечатление непостоянных
и иногда запинались в своих песнопениях. Они принадлежали к нашей расе и
ходили, как принцы.
Поскольку наши потери уменьшились, возник своеобразный оптимизм.
Казалось, что святость храма и в самом деле предоставила нам убежище.
Каждый день мы ходили на молитвы туманным богам, которых я не могла
постигнуть. И взрослые, и дети, мы все одинаково стояли на коленях в
ледяной пещере вокруг чаши с пламенем, моля о прощении за гордыню, которая
разгневала Их. Это тоже казалось мне бессмысленным. Кто мы такие, чтобы
молить и выть, стоя на коленях, мы, которые были хозяевами всех людей?
Помимо молитв мне было почти нечем заполнить свое время. Никаких
развлечений не дозволялось. Мне давали читать книги, но они мне давались
туго, так как опять же говорили о наших богах. А некоторые сочинения
принцев и принцесс рассказывали только о наших преступлениях и насланном
на нас наказании. Однако те, кто признавал свою вину, могли спастись,
могли уберечься даже после того, как ими овладеет кома смерти, они уснут,
но не умрут и пробудятся целыми и невредимыми через какой-то
неопределенный период времени, чтобы вновь обрести свои силы.
Большую часть дня я бродила по недрам горы, заходя в запретные
помещения, где висели мантии жрецов, поднимаясь по длиннейшим лестничным
маршам в темные места, которые пугали меня.
Главным среди жрецов был принц по имени Секиш. Я страшилась и
ненавидела его. Он носил алую мантию, и, в то время как многие из нашего
народа отличались очень светлой кожей и волосами, Секиш был темнокожим и
черноволосым. Высокий и сухопарый; его черная тень упала на меня, когда он
стоял перед сестрой моей матери и бранил ее за то, что она завела
любовника-человека.
- Ты выбрала стоящего ниже тебя, - рычал он. - Ты навлекла гнев
Могущественных на нас всех.
- Может, мне следовало выбрать тебя, Секиш? - дерзко отпарировала
она, и я съежилась вместо нее. Но он выпрямился, и зеленый треугольник у
него над переносицей засверкал, словно третий глаз его презрения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176