- Пощади нас, тех, кто невольно увидел Эвесс Богини.
- Оставь меня в покое, - огрызнулась я, но слишком слабым голосом,
чтобы она расслышала хоть слово.
Она восприняла это как какое-то проклятье; возможно я даже заговорила
не на их языке, а на своем, сознательно забытом, и все же усвоенном мной в
детские годы, еще до гибели моей расы. Женщина завыла, начала бить себя в
грудь и рвать на себе волосы.
- Прекрати, - приказала я.
Она тупо уставилась на меня с застывшими в воздухе руками.
Мною овладела какая-то черствая истерия и я слабо рассмеялась, сидя
там на обломках и глядя на нее, на всех них.
Они считали меня богиней. Я была для них совершенно непостижимой.
Значит нет надобности ничего объяснять, нужно лишь поступать так, как мне
хочется. Никаких препятствий не возникнет.
Я встала, и все суставы мои, казалось, готовы были треснуть.
Старое длинное невысокое здание, нерухнувшее, с лестницей в несколько
низких ступенек и прямоугольным дверным проемом, ведущим в прохладную
темноту. Там был запах - холодный и одновременно душный, не отталкивающий,
но чуждый. Запах Человеческой Жизни, а также чего-то еще. Догадалась я
достаточно скоро, когда увидела повторенное изображение Той. Это был их
храм, и пахло здесь святостью, страхом и ладаном, смешанными воедино
тревожной верой многих поколений.
Они остановились в нерешительности у подножья лестницы, темные на
фоне бронзово-сиреневого неба. Я подняла руку, обратив в их сороку ладонь.
- Дальше ни шагу, - велела я. - Мое.
Они, кажется, поняли. Я ушла в мрак одна. За алтарем - прикрытая
ширмой дверь: конечное убежище. Там находилась лишь холодная комнатушка.
На полу, как и везде, скопился пепел. В углу лежал тюфяк жреца. Я,
спотыкаясь, добрела до него и улеглась.
Не придут ли они завтра, не посмеют ли оскорбить божество, поняв, что
я не легенда, а нечто куда худшее? Не подползут ли они, пока я сплю, не
проскользнут ли за резную ширму, не всадят ли нож или заостренный в огне
кол мне в левую грудь и сквозь нее в сердце? Если я усну... не придут ли
они тогда?.. Я заснула.
Огромный дворец с золотыми, хрустальными и огненными залами и
огромные лестницы, ведущие вверх и вниз. Подобно миражу в пустыне,
окруженный фантазией садов. Наполовину вспомнившийся мой дом, теперь уже
не высящийся, а сровненный с землей молотом времени распада. То, чего я
лишилась. Лестницы закручивались, подымаясь все выше и выше, и менялись.
Более узкие, теперь уже черные, а не белые, черные колонны и овальный
дверной проем. За ним - тронутая миазмами распада красота, нечто мерцающее
на каменной глыбе, из каменной чаши. Могущество моей расы, источник знания
и зла. Карраказ, выросший словно редкое растение из застоялой порочности
многих поколений дурных и безумных мужчин и женщин. Цветок, созданный ядом
и отравивший своих создателей.
Это было больше воспоминанием, чем сном, но поскольку оно явилось во
сне, оно было туманным и одновременно ярким той яркостью, какой может
обладать только нереальность. Орнамент, мерцание пламени, вылившееся в
пылающий рельеф, и лицо мужчины - отца, брата, какого-то родственника,
которого я не знала - являвшееся в переходах и поворотах дворца.
Просыпаясь, я не смогла его вспомнить - только узкие, высоко посаженные
глаза, словно осколки его темной души, холодно глядящие на меня.
За миг до пробуждения я увидела Нефрит.
Зло напомнило мне в недрах горы об этом зеленом гладком камне, как-то
связанным с моей внутренней сущностью. Я не поняла, только трепетала,
желая вновь овладеть им, протягивая к нему руки, умоляя. Но мои пальцы
поймали пустоту, и я с большим усилием выбросила себя из сна в мир
разрушенной деревни, храма и отчаяния.

Был рассвет и очень тихо. Ночь пришла и ушла без ножа или
заостренного кола. Я подошла к ширме и глянула за нее. В основном
помещении храма не было вообще ничего, кроме голубой пыли. Но в дверном
проеме, на полу у самого порога я обнаружила глазурованную глиняную чашу с
молоком, фрукты и сыр на блюде. Рядом лежал сложенный кусок ткани,
темно-красной, как старая кровь.
Я не хотела прикасаться к этой одежде, хотя и не знала почему, но все
же нагнулась, подняла ее и увидела в своих руках тунику, а под ней на полу
оказалась раскрашенная и покрытая эмалью маска. На меня глянуло пустыми
глазницами белое лицо. Прорези окружала густая черная кайма, а рот горел
алым. Изогнутые открытые ноздри были выкрашены по краям золотом, а по
обеим сторонам, там где были бы уши, если б маска была лицом, свисали
гроздья золотых капель.
Итак, их богиня должна прикрыть свой смертельный лик, столь ужасный
на вид Эвесс.
Я унесла все эти вещи в жилище жреца и начала есть. До этого мига я
не ощущала голода. Думаю, я могла бы прожить без еды неопределенно долго,
поддерживаемая тем же странным процессом, который сохранял меня в живых в
горе. Эта первая трапеза была до странности неприятной: после нее в животе
и груди будто поселились демоны и секли меня докрасна раскаленным железом.
Я легла, мучаясь болью, и услышала, как снаружи запело множество
голосов. Пение все продолжалось и продолжалось. Они призывали свою богиню,
в то время как та корчилась в жилище жреца, а потом притихла в ленивом
последе боли. В конце концов я встала, и не задумываясь правильно ли это,
сбросила свои одежды и надела оставленную ими для меня тунику, а потом и
маску, которая держалась на лице благодаря крючкам за ушами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176