- Что же стряслось? Изнасилование или ко мне в фургон забрался волк?
Воцарилось молчание, толпа расступилась и пропустила Уасти. Никто не
говорил и не пытался остановить ее, когда она подошла к коврам, девица
подняла руку и коснулась се запястья.
- Целительница! Она смешивала травы "Дарители жизни" - я видела.
- Ну и что? Я попросила ее об этом.
- Попросила ее?.. Но это же была моя работа, - взвыла, побледнев,
девица.
- Значит, она больше не твоя, нахалка. Отныне можешь приносить еду и
воду, и не более.
- Целительница! - завопила девица, хватая ос теперь за рукав.
Уасти отцепила ее.
- Если я решу по-иному, то скажу тебе, - сказала Уасти. - А до тех
пор - ты только кухарка.
Девица скорчилась в комок и зарыдала.
Я очень рассердилась на Уасти, так как поняла, что было у нее на уме
- лишить работы того, кто в ней нуждался, и дать ее тому, кто ее не желал.
Она вошла в фургон, бросила свою сумку с зельями и уселась на деревянный
пол.
Я села у полога и спросила ее:
- Зачем это делать? Она же много лет служила тебе и училась твоему
ремеслу.
- Зачем? Затем, что она дура и слюнтяйка. Много лет, говоришь? С
двенадцатилетнего возраста, всего пять лет, и усвоила она немного. У нее
нет к этому природных способностей. И в пальцах ее нет Прикосновения. Я уж
думала, что ничего лучшего все равно не подвернется.
- До недавних дней, - уточнила я.
Уасти неопределенно пошевелила руками.
- Это еще надо посмотреть.
Черная кошка потерлась об меня по пути на свое законное место у нее
на коленях.
- Кошке ты понравилась, - заметила Уасти. - Та, другая, ей никогда не
нравилась.
- Уасти, - возразила я, - я не целительница.
- Не целительница? О, да А камень - не камень, а море сделано из
черного пива и люди бегают задом наперед.
- Уасти, я не целительница.
- Ты странная, - поправила меня она. - В глазах у тебя больше силы,
чем в пальцах, а в твоих пальцах больше силы, чем в моих, и ты позволяешь
ей пропадать втуне.
- Нет у меня никакой силы.
- Но тебе уже доводилось исцелять. Да, я знаю об этом. Я чувствую,
как от тебя _п_а_х_н_е_т_ этим.
- Не исцеляла я. Все делала их вера в то, что я могу исцелить, а не
то, что я предпринимала.
Я произнесла это прежде, чем успела удержать вырвавшиеся слова, и
Уасти чуть улыбнулась, довольная, что я связала себя признанием. Тут я
очень рассердилась, и вся боль, страх и ошеломленность дружно обрушились
на меня. Кому как не мне знать, что показывая другому его страхи,
обнаруживаешь и собственные? Однако я тут ничего не могла поделать. В
фургоне было темно, пологи опущены, блестели только яркие глаза Уасти да
яркие глаза кошки - два над двумя.
- Уасти, целительница, - сказала я, и голос мой был бледным твердым
лучом, пронзившим эту темноту. - Я вышла из чрева земли и жила с людьми в
приданном мне ими облике, которого я не выбирала. Я была богиней и
целительницей, разбойницей и воином, а также лучницей и возлюбленной, и
пострадала за все это, и мужчины и женщины, загнавшие меня в тиски,
причинившие мне страдания, тоже пострадали из-за меня. Я не буду больше
бегать между оглоблями. Я должна принадлежать самой себе и никому другому.
Я должна найти сородичей моей души прежде, чем меня испортит засевшее во
мне черное влечение. Ты понимаешь, Уасти караванного народа?
Две пары бусинок из яркого льда молча глядят на меня в ответ -
бесформенное существо, видящее, ждущее.
- Смотри, Уасти, - я подтащила жаровню поближе к себе и разворошила
угли, а потом оттянула с лица шайрин.
При мерцании углей я видела, как сжалось старушечье лицо Уасти, на
котором вдруг еще резче проступили морщины. Кошка ощетинилась и вскочила,
плюясь, прижав уши к голове.
- Да, Уасти, - сказала я, - теперь ты видишь.
Я снова надела маску и уселась, гляди на него.
Какой-то миг она не двигалась, а потом успокоила кошку, и ее
собственное лицо ничего не выражало.
- И впрямь вижу. Больше, чем ты думаешь, дочь Сгинувших.
При этом имени я съежилась, но она подняла руку.
- Подойди сюда, Пропащая. - И я подошла и опустилась перед ней на
колени, потому что ничего иного я сделать не могла, а кошка спрыгнула с ее
колен и убежала куда-то, чтобы укрыться от меня.
- Да, - сказала Уасти. - Знаю я немного. Только легенду, но легенда -
дым от костра, а дерево, пожираемое огнем, - это сущность. Когда я была
маленькой, много-премного лет назад, односельчане увидели, что я обладаю
целительным Прикосновением. Моя деревня отправила меня жить к дикому
народу в горах, и там я научилась своему ремеслу. Это были странные люди,
скитальцы, они кочевали с места на место, но верили, что обладают оком
бога, великого бога, более великого, чем любой другой, и куда б они ни
шли, всюду возили с собой шкатулку из желтого металла, а в той шкатулке
хранилась Книга. Она была написана на незнакомом языке, и некоторые
старики утверждали, что умели читать ее, но я в этом не уверена. Они
жевали траву, которого выращивали в горшочках с землей, лежали в темных
местах и грезили о Книге. Но легенды о древней сгинувшей расе они знали.
На обложке той Книги была надпись. Обложка была золотой, и рубчики тоже
золотыми, но я никогда не видела ничего, кроме надписи. Они никогда не
позволяли женщине заглянуть в нее. - Уасти откинула в сторону ковры, мяла
железяку, которой она ворошила угли в жаровне, и сыпанула чем-то из
открытого сосуда на голый пол. И начертала раскаленным металлом такие
слова:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176