Возле меня даже положили немного сушеных
фруктов и глиняную чашу с молоком и оставили на мне одежду и шайрин, да
вдобавок накрыли мне лицо черной тканью. К счастью, почва была настолько
сухой и рыхлой, что не особенно давила на меня и не мешала дышать, да и
могила была неглубокой, так как Темнокожие, несмотря на все страхи, не
уделили мне много времени. Тем не менее, вырываться на волю мне
потребовались долгие часы, и в своем болезненном состоянии я испытала
всевозможные ужасы - что я и в самом деле умру, что я никогда не выберусь
на поверхность, что, наверное, я все-таки умерла, а это какая-то
болезненная фантазия. Но в конце концов земля подо мной и вокруг меня
подалась, осыпая меня, проникая в рот и глаза, и я выползла в чистоту
серого дня. С плачем я упала на землю, но не смогла двигаться вновь, пока
солнце не нависло пурпурным диском низко над горизонтом.
Тогда я села и огляделась. От хутора я находилась далековато; мне
едва удалось различить скальные стены, деревья и поднимающийся над ними
дым кухонь. А вблизи находилось нечто более интересное - лоскут пастбищ
где разочарованно щипали желтоватую траву три-четыре тощие костлявые
лошади.
В наступающих лавандовых сумерках я потащилась к этому пастбищу и
добралась до ограды - как раз в тот момент, когда туда же подошел молодой
парень, чтобы увести животных на хутор. Он бросил на меня единственный
взгляд, побелел, а затем повернулся и убежал со всех ног, крича от страха.
И неудивительно - ведь я же была трупом, и позади меня зияла разверзнутая
могила; я шла, серая от грязи и пыли, с руками, покрытыми кровью от
сорванных ногтей, со свалявшимися, слипшимися от глины волосами, белыми,
как иглы какого-то странного животного: дух, живой мертвец. Лошади тоже от
меня шарахнулись, но мне удалось схватить одну за беспорядочную жесткую
гриву. Напряжение, потребовавшееся для того, чтобы забраться на нее,
лишило меня последних сил. Я навалилась всем телом ей на шею, слегка пнула
ее в бок, и она рванула испуганным галопом.
Я не думала, что они станут меня преследовать.

Тянулась дорога, вымощенная камнем, с плитами, теперь далеко не
ровными, местами выступавшими, местами - ушедшими в землю.
Первая часть скачки прошла в каком-то болезненном сне. Теперь же
вокруг царила пронизанная лунным светом темнота, черно-белый мир пустынной
ночи.
Я находилась далеко от хутора и гадала, почему лошадь устремилась в
этом направлении. Позже мне пришло в голову, что хуторяне, вероятно, время
от времени ездили этой дорогой, и лошадь, откликаясь на знакомый пинок,
рванула по ней. Менять курс не имело смысла.
Я выпрямилась и посмотрела по сторонам и вперед.
Мерзость запустения.
Плоский ландшафт, попадающиеся иногда скопления скал, невысоких,
приземистых и ветшающих. И древняя дорога, такая похожая на Лфорн Кл
Джавховор, по которому я путешествовала с Дараком. Впереди пустыня и
дорога раскинулись до самого края земли, неустанно и монотонно. Луна
прожигала в моих глазах белые дыры.

Я тогда думала, что не знаю, почему я позволила лошади нести меня по
древней Дороге, но, должно быть, я все таки знала. К рассвету я начала
ощущать притяжение. И рыба, вытащенная на берег в жестокой сети, не может
почувствовать себя более беспомощной. И все же я не испытывала ничего
похожего на ужас, ощущаемый рыбой. Я радовалась, что меня притягивает,
влечет; взволнованная, ликующая, окрыленная. В меня вливалась новая сила,
укрепляя и согревая меня. Я выпрямилась и шлепнула лошадь ладонью. Та
какое-то время шла неспешной рысью, теперь же она снова побежала вперед
очень быстро и уверенно по этой дрянной мостовой.
Небо надо мной постепенно серело, звезды растворялись, словно
брошенная в воду соль. На востоке почти у меня за спиной облака
раскалывались золотыми трещинами.
Я долго его не видела. Небо светлело позади меня и оставалось
индиговым впереди. Но затем солнце пробилось на волю и озарило его, и я
отлично увидела, к чему же я спешу. Примерно в двух милях от меня
начинался постепенный подъем, и мостовая стала широкой дорогой, идущей по
насыпи, возвышавшейся примерно на пятьдесят футов над окружающей
бесплодной пустыней. Милей дальше по обеим сторонам ее стояли две огромные
колонны, высеченные из темного камня, и дорога там казалась укрепленной и
ровной. За ними, примерно в пяти милях от меня, монотонная местность
извергла из себя огромную скалу с плоской вершиной и черную, как слепота.
А на вершине этой скалы стоял Город.
Он тоже был черным, но сверкающе-черным, из базальта и мрамора.
Возносящиеся шпили и многоступенчатые крыши отражали солнце, как зеркала.
Я удерживала лошадь на месте и глядела на него во все глаза, учащенно
дыша. Насколько древним был этот Город? Достаточно древним. Он стоял еще в
их время; они, Древние, построили его руками своих рабов. Я не испытывала
ни отвращения, ни страха, только потребность быть там, среди этой
сверкающей темноты.
Лошадь прыгнула, подгоняемая мной, и помчалась к насыпной дороге.

Я никак не думала, что застигну их в дороге, но я забыла, что
множество скованных людей идут медленнее, чем едет одинокий всадник как бы
сильно их ни хлестали.
Ехала я быстро - мостовая под копытами лошади выровнялась между
темными колоннами, очень высокими, увенчанными высеченными языками пламени
и фениксами с золотой отделкой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176