Я могла бы удержать его там, посмотрев ему в глаза и парализовав его
волю, но была не в состоянии это сделать.
Словно глупая, влюбленная дурочка, я наблюдала за ним из окон, стояла
в дверях комнат, где он сидел, не ведая обо мне.
Я тайком пригласила к себе фокусника, и его трюки помогали заполнить
время.
С Вазкором я не разговаривала сорок шесть дней.

И вот настало утро, когда я проснулась с чувством неразумного страха.
Кожа моя покрылась потом, ночная сорочка и маска для сна пропитались им.
Долгое время я лежала, пытаясь успокоиться, а потом уселась на постели,
чтобы подняться. Бледная комната накренилась, и казалось, что табун белых
лошадей нес ее, словно колесницу вокруг и вокруг Скоры - моей постели. Я
снова легла, и все тело у меня ныло и дрожало. Тогда я поняла, что
заболела, и не могла понять отчего. Мое тело, такое сильное и
самоисцеляющееся, что пережило даже смерть, наконец предало меня,
поддавшись какой-то лихорадке от холодной погоды. У меня хватило ума
нажать резной цветок у постели для вызова женщин, но после этого я мало
что помню. Вроде бы собрались лекари, не смевшие прикоснуться ко мне и
предписавшие много одеял и жаровни вокруг постели, но это не принесло
никакой пользы. Помню, мельком видела Опарра, беспокойного и смущенного,
наблюдавшего за мной, полагала я, для гарантии, что я не буду в бреду
возводить какую-то клевету на Вазкора. Он был мне решительно ни к чему, и
я, наконец, заставила его понять, что не потерплю его присутствия рядом с
собой.
Казалось, только много месяцев спустя я начала медленно возвращаться
к самой себе. От меня мало что осталось. Кожа сделалась дряблой и
изношенной, как у старухи, и мысли путались в голове.
Потом, когда я лежала на подушках, словно высохший труп, женщины
запорхали, словно птицы, и исчезли, а рядом со мной стоял мой муж. С его
приходом голова моя, казалось, прояснилась. Он положил свою маску у
постели и был очень бледен. Мне на мгновение подумалось, что это от заботы
обо мне. Но это было глупо.
- Мне очень жаль, что ты больна, - сказал он серьезно и мягко.
- Я не знаю, сколько я проболела, - проговорила я, раздраженная, ибо
мне никто этого не сказал.
- Девять-десять дней, - сообщил он. - Я приходил и раньше, но ты меня
не узнавала.
По телу у меня внезапно пробежал холодок, и я спросила:
- Горожане знают, что их богиня больна?
- О, да, - тихо произнес он. - Знают.
Я со страхом заключила:
- И теперь они сомневаются, что она богиня, потому что она, как
всякая смертная, может заболеть.
- Нет, богиня, ты не права. Они волнуются от страха за тебя. Но
никаких сомнений нет и в помине. Опарр днем и ночью возглавляет всеобщие
молитвы за тебя. Женщины терзали себе волосы и грудь ради тебя, и каждое
утро отправляли на заклание черного быка.
- Какое бессмысленное разбазаривание, - пожалела я.
- Но теперь ты выздоравливаешь, - сказал он.
Я взяла его за руку, и, хотя увидела, что он чуть-чуть отпрянул, руки
он не высвободил, и я не отпускала его.
Должно быть, я уснула.
Через некоторое время - золотое пятно от светильника у меня на веках.
Я приоткрыла глаза, и он по-прежнему был тут, около меня. Хоть я еще как
следует не проснулась, мною овладело чувство уверенности и неотложности.
- Ты в опасности, - сказала я. - Ты должен исчезнуть. Они убьют тебя.
Мои глаза затуманились, и я не видела выражения его лица.
Он мягко сказал мне:
- Знаю.
- Исчезни сейчас же, исчезни, - прошептала я, слабо толкая его обеими
руками.
- Это не имеет значения, - отказался он, - я всю жизнь ждал этой
минуты.
Я беспомощно почувствовала, как сон увлекает меня на дно. Я боролась,
пытаясь удержать его, но не смогла этого добиться.
Я видела, как в темном коридоре он спокойно шел к пылающей, страшной
яркости. Я побежала за ним, призывая его вернуться, зовя его вновь и
вновь, но, похоже, не могла докричаться до него, он не оборачивался, он
продолжал идти, шагая так спокойно, свободно свесив руки по бокам, к
пожирающему свету.

Во дворце царил жуткий шум: рычал и топотал дикий зверь.
Я проснулась и села, выпрямившись, на золотом ложе. Было очень темно,
и шум гремел вокруг спальни. Внезапно сквозь окна сверкнула белая, как
лед, молния.
Гроза.
Теперь я различила отдельные звуки бушующего ветра, хлещущего
дождя-снега, молотящего кулака грома. В комнате никого не было;
светильники задуло. Все еще раздраженная из-за болезни, я нажала на резной
цветок. Но никто не явился.
Через некоторое время я вновь различила другие звуки, которые слышала
во сне и которые гроза заглушала. Крики и вопли, пронзительные крики
восторга или ужаса, чего именно, не определишь. Я вновь и вновь
безрезультатно нажимала на резной цветок. Наконец я вытащила себя из
постели и начала добираться до двойных дверей спальни. Дело это оказалось
небыстрым и трудоемким. Я не смела идти по открытому пространству пола,
который, казалось, ускользал из-под ног, а пробиралась, держась обеими
руками за стены. На темноту обрушилась еще одна пылающая вспышка молнии, а
затем сразу же еще одна, но на сей раз золотая, а не белая. Двери
распахнулись. В дверях много черных фигур, жрецов и жриц, а впереди всех
Опарр. Он поднял руки и громко крикнул своим храмовым голосом:
- Хвала и любовь! Богиня в безопасности! Уастис невредима!
Крик подхватывали вновь и вновь. Жрицы вбежали ко мне в спальню, и
Опарр закрыл за ними двери.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176