Но главное богатство дома – это, конечно, многочисленные книги, толстые фолианты, громоздившиеся на полках от пола и до потолка. У Софьи закружилась голова, когда она попыталась прочитать все названия на одной из полок. Многие были на немецком, французском, и английском языках, на латыни, греческом. Дядюшка Нелидова был полиглот и большой книгочей.
Изучив дом, девушка вышла в парк. Заброшенный парк со старыми деревьями и заросшими тропинками. Где-то среди высокой травы вдруг можно было обнаружить куст одичалой смородины или одинокий цветок – все, что осталось от некогда роскошной клумбы. На краю парка, в самой его глубине, притаился пруд, почти весь затянутый ряской. Его давно не чистили, и берега превратились в непроходимую стену острой осоки пополам с камышом. На берегу пруда Софья обнаружила странную скульптуру. Изогнувшаяся русалка лежит на боку, подпирая рукой голову. А ее хвост представляет собой раскрытую чашу, волнистую по краям. В этой чаше скапливалась вода, из-за этого поверхность статуи покрылась зеленоватым налетом, а лицо русалки оказалось подпорчено временем. Но тем не менее эта легкая и прекрасная скульптура поразила Софью. Но еще больше ее поразила реакция хозяина дома, когда она пожелала придать русалке прежний вид. Ей показалось, что хозяину чрезвычайно неприятно сделалось от того, что она заговорила о скульптуре. Нелидов нахмурился и пробормотал нечто вроде того, что ее и вообще надо убрать с глаз долой. На что Софья бурно запротестовала, так как русалка в зарослях осоки на берегу пруда смотрелась живописно и романтично. И чем это бедняжка не угодила хозяину?
Гостям отвели несколько просторных, но запущенных комнат. И первые дни Матрена не покладая рук приводила новое жилище в порядок. Ведь не могла же она смириться с мыслью, что ее бесценная барышня, ее королевишна будет жить среди пыли и паутины. Софья тоже поначалу удивилась, что столь утонченный человек, как Нелидов, выбрал себе для жизни этот медвежий угол. Но ради Ангелины она готова была терпеть сколько угодно пыль и пауков. Впрочем, не прошло и нескольких дней, как Грушевка стала для нее самым желанным и милым местом на земле.
Когда все, включая хозяина дома, хлопотали вокруг, одна Ангелина Петровна оставалась невозмутимой и как бы равнодушной. И это вовсе не от того, что она была неблагодарна или не понимала, что делается вокруг нее и для нее. Нет, просто душа ее закрылась, разум словно застыл. Сознание не воспринимало того, что происходило в окружающем мире. Так она спасалась, так она пыталась выжить и не лишиться человеческого облика. Ведь надобно было жить дальше, и по-прежнему оставаться Ангелиной Петровной Толкушиной, и не кем-то иным. Но ведь сутью Ангелины Петровны была любовь, жертвенная любовь к мужу и сыну. А теперь любви нет, она растоптана, обратилась в прах, муж предал, сын отрекся. Что теперь есть Ангелина Петровна? Что осталось от нее прежней? На что ей опереться?
Ангелина и Софья, как только устроились на новом месте, стали часами гулять по окрестностям. Чудная холмистая природа, лес, парк, пруд – прелесть, красота! Поначалу гуляли немного, и все молча. Вокруг только пели птицы и шумела листва на деревьях. Потом стали перебирать прошлое, вспоминать, и стало немного легче. Так бывает на поминках: поначалу все плачут, убиваются, а потом потихоньку вспоминают, да и веселое тоже. Глядишь, и смеются уже, и на душе светлей. Так и тут, Ангелина могла часами говорить о своем Тимофее, о своей жизни с ним. Взахлеб, словно копила всю жизнь эти слова, чтобы потом разом выплеснуть их на собеседника. А Софья оказалась идеальной собеседницей и утешительницей. Она могла часами слушать, не перебивая. Но слушать не из жалости, а с сопереживанием, с чувством. А молчать и слушать с трепетным чувством может только очень тонкий и деликатный человек.
От этих бесед Ангелине становилось лучше. Она ожила, повеселела. На воздухе ее кожа снова стала розовой. Глаза заблестели. Раз за разом к дамам стал присоединяться и Нелидов. Он частенько ездил верхом. Оседлав гнедую лошадь, он кружил вокруг дам, когда они неспешно совершали свой путь. Путь к покою и утешению.
Прошло дней десять, как к честной компании присоединился Филипп Филиппович. Оставленный в Эн-ске следить за домом и холить кота, он теперь был срочно вытребован в Грушевку. Прислуги у Нелидова действительно было раз-два и обчелся. Ни к чему было прежнему хозяину, жившему бобылем, не надо и теперешнему. Но присутствие дам заставило изменить порядок вещей. К тому же понадобились разные домашние вещи, соскучились по Зебадии, да и Матрена вся извелась, как муженек там один-то? Уже с утра она с беспокойством ходила по дому, с которым быстро освоилась, да все поглядывала на дорогу. То поправит без нужды платок на голове, то вытрет руки о фартук. Наконец показалась двуколка, и через некоторое время смущенный вниманием к своей персоне Филиппыч вылез, кряхтя, на дорогу. Он осторожно ступил изуродованной ногой, привык за долгие годы, с той поры, как бездушная машина на фабрике за мгновение сделала из молодого здорового парня калеку. Софья тоже стояла на крыльце, когда появился Филипп Филиппович. Спешно обняв жену и увидев барышню, он снова ринулся к двуколке и торжественно вынул оттуда большую нарядную корзину, завязанную поверху кружевным платком. В корзине на подушке сидел недовольный Зебадия. Его растрясло в дороге, он утомился и желал еды и покоя.
– Прибыли, сударь! Изволите выйти, пройтись по травке или пожелаете, чтобы я отнес вас в дом? Прямо на диван?
Филиппыч с самым серьезным видом ожидал приказаний кота-барчука и заглядывал в корзину.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75