А Таня все стояла, улыбаясь бессмысленно, пока Верочка не тронула ее за плечо.
- Мне бы позвонить, Таня.
- Ах да, конечно!
Какое удивительное за окном солнце! Какая милая эта Вера!
- Так что там, в седьмой палате? - звонко спросила Таня у подошедшего к ней Сережи. - Я ж говорила, моя методика не подведет!
И она поспешила к своему больному.
- Кардиограммы-то захвати! - крикнул ей вслед Сережа, но Таня его не слышала.
Пациент ожил и в самом деле, и в этом была ее заслуга! Теперь она знает, как лечить в подобных случаях. Вообще-то знала и раньше, но одно дело - знать, и совсем другое - испробовать, да еще впервые, да так успешно! Надо сейчас же рассказать маме: пусть порадуется вместе с ней. Вот уйдут все из ординаторской... И конечно, они с Сашкой поедут в Крым! Только бы Женя простил ее. Подумать только: она снова увидит море! А уж как Сашка о нем скучает!.. Таня зажмурилась, представляя восторг дочки. Она просто физически ощутила эту огромную водную гладь, шелковую ласку волны, соленые на губах брызги. Господи, какой воздух в Крыму! Чистый-чистый, вдыхаешь, как пьешь. Какой виноград - плод горячего, сухого солнца! Там все сказка.
4
- Нет, ты понимаешь, мама, какой сюрприз преподнес старик из седьмой? Все у нас с ним получилось. Все - как по-писаному, по учебнику.
- Ты у меня молодец, - посмеивается Марина Петровна. - Теперь надо проверить - не раз и не два - на сходных случаях, а уж потом...
- Знаю, знаю, - смеется Таня. - Но это уже после Крыма. Ах, мама, как я по нему соскучилась!
- И будет у меня ученая дочь, - задумчиво продолжает Марина Петровна. - Только поликлинику свою не бросай: это, знаешь ли, школа.
- А я и не думаю! - восклицает Таня. - Эх, жаль, Сашка где-то болтается - так хочется рассказать ей про море!
- Скажем... Успеется... Да она тебе позвонит.
- Нет, - быстро говорит Таня. - Я лучше сама!
На минуту ей становится стыдно, но мама воспринимает ее слова как должное.
- Ага, позвони.
Таня носится по маминой квартире как вихрь. На солнце сразу высвечивается пыль, и Таня встает на табурет, чтобы дотянуться до самых дальних уголков - до стенки шкафа, до люстры. Мелодично звякают подвески каждую протирает Таня, - ярко-зелеными под влажной тряпкой становятся листики комнатных скромных цветов - вот-вот зацветут, уже набухли бутоны, надо их протереть.
- Чуете весну, да? - приговаривает Таня, осторожно касаясь бутонов.
Как, оказывается, все просто: стоило ему позвонить, и жизнь началась снова. Можно даже его не видеть, только знать, что он есть у нее. "Какая я глупая, - думает Таня под яростный вой пылесоса. - Как я могла устать от любви? Да, трудная, тайная, и живем мы врозь, но ведь любим!" Она напевает старую песенку о весне и любви и чувствует себя такой счастливой, красивой, удачливой! "И про старика из седьмой расскажу. Пусть порадуется вместе со мной! И про море! Но чтоб он ничего такого не думал - надо щадить, надо беречь друг друга. Сразу скажу, что еду с Сашей, пусть не волнуется. И еще скажу, что люблю. Давно почему-то не говорила... Люблю бесконечно, и он меня любит, я знаю. И ничего на свете больше не нужно. Только бы он позвонил скорее..."
Лера умерла, как уснула, спокойно и мирно. В этот день она проснулась в шесть, попила воды, вздохнула, положила руку на грудь - "Как-то тесно..." Женя немедля вскочил - "Что, Лерочка, что?" - а она не дышит.
- Повезло, - с уважительным удивлением сказала врач, по какому-то наитию зашедшая к своей больной ровно в девять. - Один случай из ста.
- Какой? - тупо спросил оцепеневший от горя Женя - ожидаемого, а все равно внезапного. И ни с чем не сравнимого.
- Чтоб без болей и без агонии, - объяснила врач. - Видимо, в сердце пошли метастазы.
- С водой ушла... Весна... - подпершись, вздохнула соседка.
А Женя все смотрел на Леру, бессмысленно поправляя что-то у изголовья, в ногах. "Прости... Прости..." Чьи-то голоса вторгались в его мольбу, прорывая серую пелену безмерной тоски.
- Посиди, папа, в гостиной...
- Женя, Жень, где документы? Вызовем из "Ритуала"?
- А вот и сверток с платочком, рубахой, тапочками. На самом виду положила, сердешная, сама все себе приготовила.
- Значит, знала, догадывалась...
- Женя, она как хотела: кремацию или так?
Черные глаза Нади озабочены и печальны. Она трясет за плечо Женю.
- Как она хотела, скажи!
- Никак не хотела, - сказал Женя и заплакал.
- Значит, кремация, - вздохнула Надя.
Какие-то люди входят-выходят, какие-то проблемы решаются профессионально и быстро.
Жила-была девочка - смеялась, играла в мячик; выросла, стала хорошенькой, светловолосой девушкой; вышла замуж, родила сына... Вон он какой - рослый и крепкий, тоже светловолосый. Любила, работала, много думала и читала, меньше - развлекалась и путешествовала. И вдруг все кончилось, оборвалось. Нет вообще ничего! И скоро от Леры останется только кучка пепла. Непостижимо... И, Боже, как несправедливо и страшно!
- День-то какой, какой день, поглядите! Настоящий весенний.
- Птицы поют, и такое солнце!
- Праведница уходит.
- Почему?
- Потому что в Пасху.
- Ах да, Пасха... Ну, что ж, поехали?
Все дальнейшее - как в бреду. "Этого не может быть..." Да вот же, вот! Темный автобус, по краям скамейки, а посредине - гроб. В нем чужая, не похожая на себя Лера. Страшный зал, словно чистилище: неловкие короткие речи. Гроб опускается в самое пекло... И снова автобус, но Женя едет в машине Пал Палыча. Людочка держит его за руку, сует валерьянку. С другой стороны - сын. Наташа, не оборачиваясь, сидит впереди. Все молчат. А дома стол, составленный из трех, разновеликих, застланный простынями. И снято покрывало с зеркала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125