- Опять периодика?
- Опять периодика.
- Я займу тебе место.
- Сейчас мало народу.
- Приезжают уже абитуриенты. В некоторых вузах экзамены.
- Так студенты вроде в периодику не ходят?
- Еще как ходят!
Это он знал лучше Тани: читал в педагогическом лекции и принимал экзамены.
- Ну займи, - снисходительно улыбнулась Таня. - А как я узнаю, какое место?
- Оставлю записочку - от входа справа, если встать спиной к двери. "Для Тани..." А фамилия как?
Таня сказала.
- Так вот и напишу: "Это место для Семеновой Тани".
Они стояли уже на платформе. Подкатила с победным свистом электричка.
- Пока.
- До встречи.
С грохотом захлопнулись двери, пустая электричка умчала Таню, и Женя остался один. Он так резко почувствовал это - ее нет в Москве, он не знает, где Таня, - что заныло сердце. Женя прижал руку к груди, постоял, успокаиваясь, отдыхая от небывалого напряжения последних двух суток, огляделся по сторонам в поисках мороженого. Увидел, купил и пошел в метро, спрятав на всякий случай, как в старые суровые времена, вафельный стаканчик в портфель.
"Как хорошо, что никого нет дома", - доставая стаканчик в вагоне утреннего, чистого поезда, подумал Женя, и ему стало стыдно. Они так звали его с собой, когда уезжали - Лера с Денисом. Денис - особенно.
- Поехали, па, - тянул он. - Сыграем в шахматы. Что я там буду делать с мамой да тетей Надей?
- Будешь купаться, - быстро нашла для него занятие Лера. - И не смей называть мою подругу "тетей": ты же знаешь, она обижается... Да, кстати, захвати свою Агату Кристи, а то за лето забудешь английский.
- Ничего не забуду, - отмахивался Денис от матери. - Поедем, па!
Женя с удовольствием смотрел на сына. Славный вымахал парень! Баскетбольного роста, широкоплечий, с сильными, упругими мышцами, накачанными в подростковых велосипедных гонках - теперь-то бросил, светлые, как у матери, волосы, и глаза, как у матери, тоже светлые.
- Отпустил свою Люду одну на море, а теперь маешься, - поддразнил сына Женя.
- Не одну, а с подругой, - обиженно возразил Денис. - Вы же не дали мне денег!
- Так откуда ж! - вместе воскликнули Женя с Лерой. - Мы же не новые русские!
- Люда - тоже, - заступился за невесту Денис, потому что для интеллигенции, хоть и голодной, почти нищей, словосочетание это было все равно оскорбительным.
- Но папа у нее - банкир, - все-таки напомнил Женя, хотя и жалел уже о вырвавшихся словах.
Сын заразительно расхохотался, и, глядя на него, засмеялась, еще не зная, чему смеется, Лера.
- Вы что? - вытаращил на них глаза Женя.
- Пап, - хохотал Денис, - мы с Пашкой зашли в Дом литераторов, а там, в вестибюле, "Литературные перекрестки".
- Какие еще перекрестки?
- Ну, юмор. И такие стишата: "Пускай в ресторанах гуляют банкиры. Мы знаем: пройдет их пора! Лети, голубь мира, вперед, голубь мира! Ни пуха тебе, ни пера!"
Теперь засмеялся и Женя.
- Ты только Люде своей эти стихи не читай, - посоветовал он сыну.
- Да я уж прочел, - снова расхохотался Денис. - Она их даже переписала. Для отца.
- Ну знаешь, - развел руками Женя.
- Что бы ты понимал! - закричал в ответ Денис. - У вашего поколения совершенно нет чувства юмора!
- А он разве не нашего поколения? - напомнил сыну Женя. - Ты плавки-то не забудь.
- Не забуду!
- Не скучай, - чмокнула мужа в щеку Лера. - Во вторник вернемся. В среду наш неутомимый труженик приступает к трудовой деятельности. - Она шутливо взлохматила сыну волосы. - Смотри не проторгуйся! А то потом не расплатишься.
- Не проторгуюсь, - уверенно пробасил Денис. - Даром, что ли, околачиваюсь в Плешке?
Так все они - Денис со товарищи - полунасмешливо, но любовно называли Институт экономики, потому что носил он имя первого российского марксиста, меньшевика Плеханова. Большевики хоть и презрели экономические его заветы, имя все-таки сохранили. Тем более что он вовремя, еще в восемнадцатом, умер, до репрессий не дожил.
- Значит, не поедешь? - в последний раз спросил Денис у отца.
- Ни за что! - твердо ответил Женя. - Я поеду в библиотеку.
- Такая жара... - протянул, сдаваясь, Денис.
Нет, не понимал он упорства отца! И Лера не понимала, удивлялась наивно: отчего это Женя неизменно отказывается? А он ей не говорил. Да и нечего было сказать, ничего конкретного. Ну, нравился он когда-то Наде, проводил, польщенный, раза два до дому, но не поцеловал даже - уж очень она к нему липла, да и ноги кривые, а кривых ног Женя терпеть не мог! Ничего, вообще говоря, не было сказано, никаких шагов он не делал, Надя была даже свидетельницей на свадьбе, но поражения своего - ее вежливо, молча отвергли - не забыла. На несколько лет пропала и возникла снова в подругах у Леры, когда с Лерой сравнялась: вышла замуж, да еще так удачно - за военного переводчика, со званием, выездного... Правда, толстого и с одышкой, но выездного! Тогда-то и появилась - нарядная, умело подкрашенная, с сувенирами из далеких стран, загорелая и похорошевшая, даже, можно сказать, интересная. Вроде и ноги уже не были такими кривыми...
Простодушная Лера охотно к старой дружбе вернулась, а Женя все время чувствовал некое напряжение рядом с Надей, незримые токи, исходившие от нее, особенно когда умер муж, в чине уже подполковника. Перенапрягся на Ближнем Востоке в год очередного кризиса: сутками пропадал у радистов, переговариваясь с нашими боевыми летчиками. Наконец общими усилиями огонь, опасно тлевший в нефтяном регионе, удалось погасить; Веня прилетел в Москву передохнуть, и на второй же день его хватил обширный инсульт. Увезли вечером, Наде велели прийти утром, а утром его уже не было - ничего не смогли сделать!
Что творилось с Надей!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125