Шесть зеленых бумажек легли на стол перед Женей. Как завороженный смотрел он на такое богатство.
- Надо же их еще обменять, - подумал вслух. - А у меня нет паспорта.
Надя засмеялась мелким, дробным смешком.
- Тоже мне - проблема. Утром обменяешь. Да и не нужен никакой паспорт! А вообще дай им в долларах: они будут только рады.
- Кто?
- Те, в больнице.
Да, Надя знала жизнь лучше, чем он.
- Ну, я пошел. Спасибо.
- Не за что. До завтра, - уточнила Надя. - Приходи сразу после больницы. Надо кое-чему тебя подучить.
И Женя не решился напомнить, что завтра же Новый год.
Домой Женя ехал совершенно раздавленным. Начиналась какая-то новая жизнь - без Леры, с откровенно назойливой Надей, которая возникла так неожиданно и спасла, но за это потребовала его присутствия рядом, и, как светлая точка в ночи, - первый Новый год с Таней.
Приехав, сразу ей позвонил, тем более что Дениса не было.
- Это я, Женя, - сказал он, будто Таня могла его с кем-то спутать.
- Привет! - радостно заговорила Таня, не заметив его усталости, а может, не придав ей значения. - А я только пришла. У метро продается всякая всячина, и я купила к Новому году хлопушки и эти, как их, бенгальские огни. Даже спички купила! А то забудем спички, что тогда будем с этими огнями делать?.. Сашка моя без ума от бала: ее там выбрали королевой, и какой-то мальчик объяснился в любви! Она все читает его записку и все гадает, кто бы это мог быть, потому что, конечно, без подписи...
Таня болтала беспечно и весело, перескакивая с одного на другое, и у Жени теплело в груди, отступал ужас жизни, страх за Леру, растерянность перед Надей с его от нее зависимостью, неожиданной и пугающей.
- Чего молчишь? - спросила вдруг Таня.
- Да как же мне вклиниться? - засмеялся Женя. - Ты трещишь, как сорока.
- Это я от счастья, - помолчав, призналась Таня, и он почувствовал, что она улыбается. - Как подумаю про общий Новый год... И вообще... Женча, родной, я так безумно, невероятно счастлива! А ты?
Вопрос был неожиданным, но он ответил сразу:
- И я. Очень!
Не мог же он ей сказать о том, что терзало? Да и как сказать, когда он сам не до конца разобрался.
- Когда придешь? - спросила Таня. - Завтра у меня нет консультаций шеф заболел, - и я ликую, как школьница на каникулах!
- В первый раз ты сказала это сама. - У Жени даже горло сжалось от нежности.
- Что - в первый раз? - не поняла Таня.
- В первый раз сама заговорила о встрече...
- Разве? - простодушно удивилась Таня.
- Точно, - подтвердил Женя. - Всегда свидание выпрашивал я... Ты когда будешь дома? Во сколько?
- Ну-у-у-у, - подумала Таня. - К шести, наверное, буду. А ты приезжай часам к десяти, ладно?
- Я тебе позвоню. У меня тут сложности. Но к десяти обязательно буду.
Он не знал, как сказать о Лере и о том, что случилось. Если честно, не знал теперь ничего: вдруг Лера попросит у нее задержаться? Хотя вряд ли... Но - вдруг? Может, именно так и положено: сидеть допоздна? А тут еще Надя... Горячие черные глаза, коленки, приходящие с его ногой в опасное соприкосновение, это соблазнительное потягивание... А главное - разговор в коридоре. И никуда ведь теперь не денешься.
- Какие сложности? - спросила Таня.
Голос ее упал, странные, незнакомые нотки возникли в нем, только Женя еще не понял какие.
- Потом расскажу: не хочется по телефону.
- Что-то случилось?
- Нет... Да... Случилось... Но ты не волнуйся - так, пустяки.
Ничего себе, пустяки! Он все больше запутывался. После слов о любви как сказать про инфаркт? Да еще это дурацкое "пустяки".
- Танечка, милая, - заторопился Женя, потому что услышал, что отворяется дверь. - Я еще позвоню. Завтра с утра. И приеду, приеду! - Денис уже раздевался в прихожей. - Я приеду, - повторил Женя, потому что почувствовал, как всегда, когда слышал Таню, что любит ее и жить без нее не может.
6
Опять какая-то мура под ногами. И это - зима? Временами, правда, налетает снег - но вот именно временами - мокрыми, большими хлопьями, а не то мелкий, сухой. Но, не успев пасть на землю, тут же покорно тает, превращаясь в сероватое месиво.
- Один черт, - ворчит на снег Пал Палыч, - только добавляет грязи. Раз по-настоящему снег не лег, толку не будет. А еще вопят: "Миллениум, миллениум!" Какой, к черту, миллениум без хорошего снега?
Женя слушает вполуха: мысли заняты совсем другим. Палыч взглядывает на него и умолкает. Помолчав, осторожно спрашивает:
- Как там, в больнице?
- Неважно, - коротко отвечает Женя, не отрываясь от своих бумаг.
Конец года. В январе нужно представить отчет: что же ты, сукин сын, сделал-то за год? Конечно, сейчас не так строго, как в советские времена, когда платили приличную вполне зарплату, но и спрашивали по ранжиру, тем не менее отчитаться все-таки следует.
И Женя, и Палыч решили отделаться от отчетов до Нового года, до длинных, как повелось в новые времена, каникул: Женя - из-за фирмы, пугающей своей неопределенностью службы у Нади, а Палыч отправляется с Натальей в Египет. Вот и сидят едва ли не одни в институте. Тридцатое... Канун... Кто ж в институт-то попрется? Только если уж очень нужно...
Вчера, после визита к Наде, Женя долго стоял под душем: было просто физическое ощущение нечистоты, жажда поскорее отмыться. А потом, наскоро что-то сжевав, плотно уселся за письменный стол, чтобы отмыться уже, так сказать, духовно, и работал истово, напряженно, удачливо. Как, оказывается, он любит то, чем занимается в институте, как, оказывается, этим живет! Он и не знал, а если знал, то забыл, потому что привык. Нужно было окунуться в совсем другой мир, чтобы вспомнить. Бедная Надя! Ведь она тоже была историком, правда, почти не работала;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125