— То есть я хочу сказать… да, вы сами знаете, что я хочу сказать! — кричал он. — Впрочем, может, уже поздно. Не думаю, чтобы кто-нибудь из них остался в живых.
Возле него стояли и молча слушали расстроенные Ниссе, Мэрта, Малин и Бьёрн Шёблум. Теперь даже Ниссе с Мэртой не на шутку испугались. Ведь они были такие же обыкновенные родители, как и все другие. Необыкновенным был этот густой туман в июне. И никто на острове не мог даже припомнить, чтобы нечто подобное случилось на их веку.
— А я-то, дубина, — каялся Бьёрн, — почему я не забрал детей с собой, когда привез им лодку?
Его мучили угрызения совести, и он остался в лавке на Сальткроке вместе с несчастными родителями, хотя ему давно было пора домой, в Норсунд.
Впрочем, не только угрызения совести и жалость к несчастным родителям заставили его остаться. Ему было не оторвать взгляда от Малин. Сегодня она была такой серьезной и совсем не похожей на ту радостную и восторженную девушку, которую он впервые увидел вечером несколько дней назад. Молчаливая и беззащитная, она стояла в лавке и слушала выкрики своего отца. Усталым движением руки она откинула со лба русые волосы, и Бьёрн увидел ее потемневшие от горя глаза. Ему стало жаль ее. Почему Мелькер не может совладать с собой, когда дочь может.
Ниссе связался со сторожевым катером в Сосновом проливе и сообщил о случившемся. Сделал он это не потому, что детям угрожала смертельная опасность, а просто в самом деле будет мало хорошего, если они останутся ночевать в тумане.
— Один сторожевой катер, да что он может? — негодовал Мелькер. Он настаивал, чтобы спасательные команды со всей Скандинавии были посланы в окрестные шхеры этим туманным июньским вечером. А издергавшись и накричавшись, он, казалось, израсходовал весь запас энергии. Устало опустившись па мешок с картошкой, он сидел такой бледный и измученный, что Мэрте стало в самом деле жаль его.
— Хочешь таблетку? — предложила она участливо.
— Да, спасибо, хоть целую коробку!
Обычно он не доверял никаким лекарствам, а сейчас был готов принять даже лисий яд, только бы на минутку успокоиться и перевести дух.
Мэрта протянула ему белую таблетку и стакан поды. Он поступил, как всегда к таких случаях: положил таблетку на язык, отхлебнул воды и судорожно глотнул. И что же? Воду он проглотил, а таблетку нет. Он и этому не удивился, потому что со всеми таблетками у него всегда так получалось. Он сделал вторую попытку, но коварная таблетка все так же лежала на языке, горькая и отвратительная.
— Глотни побольше, — велела Малин. И Мелькер глотнул. Он сделал большой глоток, но вода как на зло попала не в то горло. И таблетка тоже, так как и она проскочила вместе с водой.
— Апчих, — чихнул Мелькер, словно морж. При этом таблетка выскочила изо рта и прилипла к кончику носа, где и оставалась весь вечер. И было не заметно, чтобы она подействовала на него успокаивающе.
Малин сдерживалась весь вечер, но тут вдруг почувствовала, что вот-вот расплачется. И совсем не потому, что таблетка прилипла к носу Мелькера, а просто все было так безысходно. Она не хотела показать своей слабости при отце и выбежала на улицу. Едва лишь за ней хлопнула дверь, как она дала волю слезам, но тут их никто не видел. Она тихо плакала, прислонившись к стене.
Здесь ее и нашел Бьёрн.
— Может, я сумею чем-нибудь помочь… — начал он сочувственно.
— Да… не проявляйте участия ко мне, — прошептала Малин, — а то я разревусь в три ручья — и тогда не миновать наводнения.
— Больше я ничего не скажу, — заверил Бьёрн. — Только ты прелесть какая хорошенькая, даже когда плачешь.
Он, наконец, собрался к себе домой в Норсунд. Там была школа, куда приезжали дети со всех островов поучиться у Бьёрна уму-разуму и где в маленькой холостяцкой комнатке под самой кровлей жил он сам. От Сальткроки до дома Бьёрн добирался всего минут десять. Малин видела, как он исчез внизу у причала.
— Утро вечера мудренее! — крикнул он ей напоследок. — Поверь мне!
Вскоре с фьорда донеслось тарахтение его моторки. Через несколько минут дети в лодке услыхали это самое тарахтенье, которое так предательски растворилось в тумане.
— Нет, я уже начинаю выходить из себя, — сказал Юхан, поднимаясь со дна лодки, где он просидел последние полчаса, прижавшись к Боцману.
— Ты что, хочешь броситься в море? — спросил Никлас, стуча зубами от холода и еле выговаривая слова.
— Нет, хочу подгрести к ближайшему причалу и там вас высадить, — решительно заявил Юхан.
Фредди подняла посиневшее лицо.
— Вот спасибо. А где этот причал?
Юхан стиснул зубы.
— Не знаю. Но я догребу до него во что бы то ни стало или умру на веслах. Не потерплю, чтобы какой-то дряхлый слизкий туман командовал нами и решал, сколько нам еще болтаться в море.
Он сел на весла. Туман по-прежнему обволакивал их точно толстый слой ваты; о, как Юхан ненавидел этот туман за то, что он не уползал обратно в свое Северное море или туда, откуда он. вообще родом.
— Ну я тебе покажу, — яростно бормотал он.
Он говорил с туманом так, будто тот был его личный враг. Он сделал пять решительных гребков, и лодка наскочила на камень.
— Трах-тара-рах! Вот и причал! — воскликнула Тедди.
Но это был не причал, а просто берег. Несколько часов простояли они во фьорде всего в пяти взмахах весел от земли.
— Рехнуться можно, — сказала Тедди.
И как сумасшедшие они выскочили на берег. Они кричали и прыгали. Боцман лаял, все словно ошалели: подумать только, под ногами у них снова твердая земля.
Но что это за земля? Может, островок, где их встретят горячими блинами? Или какая-нибудь необитаемая шхера, где им придется ночевать под елкой?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74